Великое Дао разлито повсюду,

Оно может быть и справа, и слева,

Все сущее произрастает на нем безотрывно.

(Оно) свершает деяния, себе не присваивая,

Любит и пестует сущее, не называя себя хозяином.

Всегда быть бесстрастным, можно сказать, (еще) мало,

Когда же все сущее к тебе возвращается, а ты не (ведешь себя как) хозяин -

Вот это, можно сказать, величие!

Так и мудрец, никогда великим себя не считая,

Величие свое создает!

Комментарий И.С. Лисевича

Когда, желая дать читателю почувствовать беспредельность Дао, Лао-цзы говорит, что оно объемлет нас со всех сторон - "и справа, и слева", - это, конечно, лишь слабый намек на его ощущение чего-то такого, что все собой наполняет. Гораздо большую эмоциональную нагрузку несет глагол-прилагательное, завершающее первую строку. В разных источниках этот иероглиф варьируется, но всегда пишется с ключевым знаком воды. В мавандуйской рукописи, например, мы видим сочетание знаков воды и ветра, которое употреблялось для обозначения чего-то бесконечно струящегося, тихо журчащего. В другом источнике - перед нами сочетание знаков воды и паруса, обозначающее плавание по водным просторам. Но в каноническом тексте (а также у "Старца с берегов Желтой Реки", "Небесного наставника" Чжана и у философа Ван Би) на этом месте стоит иероглиф, обозначающий наводнение, бескрайнее половодье. "Здесь говорится о том, что Дао захлестывает и затопляет все вокруг, - и ничто его не избегнет, - поясняет эту строку Ван Би. - Оно и справа, и слева, и сверху, и снизу, и вокруг - нет такого места, которого бы оно не достигло". Это видение бескрайней водной стихии все время возникает у Лао-цзы, когда он начинает говорить о Дао, и ему следуют другие философы и визионеры.

Читая следующую строку, где говорится о "свершении деяний", следует помнить, что "деяния" здесь обозначены словом, которое обычно принято у нас переводить как "заслуги" (гун). Разумеется, речь идет не просто о каких-то похвальных поступках, хотя и такое значение может иметь место. В названии популярной ныне гимнастики цигун подобный перевод явно не годился бы - цигун есть накопление жизненной силы "ци" посредством упражнений, и точно так же любая заслуга "гун" есть некое накопление в сфере духовности и морали, происходящее благодаря определенным поступкам. Это понятие очень близко индийскому понятию "карма", т. е. тех свершений, которые определяют будущую судьбу человека. Философ Хань Фэй-цзы, поясняя текст Лао-цзы, говорит, что "Придающий значение жизни заботится о теле, а дорожащий заслугами заботится о деяниях", причем в одном из вариантов понятие "заслуги" оказывается тесно связанным у него с понятием человечности, милосердия, сострадания(жэнь). В древнем Китае понятия "карма" не знали, но уже были широко распространены идеи возмездия и воздаяния, и траурное платье тоже именовали гун, как бы связывая земное существование с посмертным, иными словами, концепция гун ждала лишь своего логического завершения.

В стихе тридцать четвертом Лао-цзы снова возвращается к идее величия Абсолюта, которому обязаны своим существованием и каждым добрым свершением "десять тысяч вещей", т. е. все сущее. Но величие неразрывно связано со смирением, которое Абсолюту присуще изначально и которому должен подражать мудрый, дабы этого истинного величия достичь. Здесь опять тоже диалектическое единство противоположностей, которое так любит подчеркивать Лао-цзы, потому что для людей вульгарных оно всегда звучит шокирующим парадоксом: величие через смирение, умаление себя ради достижения головокружительных космических высот.

Но есть в развитии этой идеи один момент, до сих пор оставшийся незамеченным. Пестуя "десять тысяч вещей" - и человека в их числе, Абсолют никогда "не ведет себя как хозяин", т.е. не распоряжается и не владеет: не приказывает и не посылает, "не выступает подобно хозяевам - людям - в роли пастуха" (Хэшан-гун). Иными словами, получая от Дао все необходимое, человек в остальном предоставлен самому себе, и только лишь от его собственных действий будет зависеть, обретет ли он природу Абсолюта и соединится с ним или будет для Дао потерян. Что это, как не констатация свободы воли, - пусть сделанная мимоходом, промелькнувшая в непривычно оформленном для нас потоке сознания, но от этого не ставшая менее значимой.

И еще о строке пятой этого стиха. В большинстве версий мы читаем здесь о том, что Абсолют "одевает и кормит" все сущее или "прикрывает" его (в т. ч. у Чжан Дао-лина и Ван Би), в мавандуйских рукописях эта строка вообще пропущена, и только текст "Старца с берегов Желтой Реки" говорит о любви Абсолюта - Дао к своим порождениям. Слово это, нехарактерное для даосизма вообще с его отказом от чувств и призывом к бесстрастности, очень неожиданно и для самого Лао-цзы, который говорит о немилосердии и отсутствии сострадания у Неба и Земли. И все-таки ряд современных китайских авторов склоняется к варианту "Старца...", аргументируя свою позицию серьезными доводами, - мы следуем за ними.