Тяжелое - корень легкого,

Спокойствие - господин торопливости.

Потому-то муж благородный

В пути груженой повозки

Весь день не покинет.

Пусть предстанут ему роскошные виды

И места злачные - он это преодолеет.

Так как же может владыка тьмы боевых колесниц

Ради телесного своего пренебречь Поднебесной?

Пренебрежет - и лишится корня,

Поторопится - и не будет владыкой.

Комментарий И.С. Лисевича

Несвязанность данного фрагмента с предыдущим лишь кажущаяся; ведь Лао-цзы развивает здесь только что высказанную идею о государе как медиуме между небом и землей, заимствующем свое величие от Дао и реализующем программу Дао в сфере социума. Государь был перечислен в числе четырех великих "мира сего", наряду с Небом, Землей и Дао, однако его величие вторично, оно заимствовано; он - лишь переда-точный механизм между Дао и миром людей, а потому он не корень, не основа. Важен не он сам по себе со всеми своими желаниями, прихотями и удовольствиями, а его государственная деятель-ность, претворяющая в жизнь Путь совершенномудрого государя. Поэтому если умный и порядочный человек, которому доверена единственная телега с грузом, в пути не отходит от нее ни на шаг, чтобы ничего не потерять, то тем более рассудительным и внимательным должен быть владыка страны, выставляющей в бою десятки тысяч боевых колесниц.

Стих полон образов, многие из которых понятны без излишних толкований, другие же требуют хотя бы краткого пояснения. Так, стоит напомнить читателю, что образ корня для древнего китайца не перерос еще в отвлеченное понятие и, как привычную антитезу, вызывал в памяти образ ветвей и листвы. "Деревья и травы, цветы и листья легковесны, а потому облетают, корни тяжелы, а потому существуют долго", - замечает по этому поводу "Старец с берегов Желтой Реки". Тяжелое, глубинное тяготеет к покою, его трудно привести в движение или изменить, ибо оно - основа и должно быть непоколебимо. Иное дело поверхностное, легкое, вторичное - подобно листве, оно отзывается на малейшее дуновение ветра Вселенной. Отсюда продолжение мысли в следующей строке: пребывающее в покое - первично, пребывающее в движении - вторично; все исходит из покоя, и потому он господин изменений. Так уж устроен мир в своих сокровенных глубинах: Дао, пребывающее в небытии, недвижно, как ось колеса, но порождает тьму форм и движений, вещей и событий. Потому-то и мудрец, что утвердил себя в Дао, должен следовать этой Первооснове Вещей: он не должен быть легковесным, подверженным внешним влияниям, но успокоенным в сердце своем. Стоит ему только поддаться - и он уже утратил свое единение с корнями, с Дао, стоит лишь начать колебаться - и он перестает быть господином Мира.

В стихе как бы постоянно соседствуют два плана: профанический и эзотерический. Кому-то из древних читателей было достаточно простой житейской мудрости, которая воплощена в образе благоразумного возницы, стерегущего свою поклажу, невзирая на встречающиеся в жизни соблазны; иной мог по достоинству оценить призыв к осмотрительности государя, которому следует жертвовать личным ради достижения политического успеха, но множество других усматривало в тексте иносказание о самосовершенствовании даоса. Вспомним слова патриарха Чжан Дао-лина, трактовавшего тело человеческое как повозку, груженную драгоценной поклажей - Духовным семенем (цзин), Мировой спермой, что предуготовляет будущий урожай Духа. Именно поэтому следует так внимательно следить за драгоценным грузом тела и не расходовать Семя, залог будущего бессмертия, в местах, "где обитают красотки". "Если правитель небрежен и безрассуден, он теряет своих подданных, если с телом обращаются небрежно и торопливо, то теряют Семя", - поясняет конец стиха "Старец с берегов Желтой Реки". - "Если правитель действует торопливо и поспешно - он теряет свой трон, если с телом обращаются торопливо и поспешно - растрачивают Семя и Дух".

Стих этот короток, но полон ассоциаций и игры слов; словно на традиционном китайском пейзаже, за первым планом вырисовываются другие. Читатель сам может поразмышлять над заголовком, где "благодатность тяжелого" может означать также "благодатность бремени", или, если использовать представления христианской парадигмы, "благодатность крестной ноши человека", подумать над многозначностью первой строки... Что же до древнего китайца, то для него очень важны были созвучия и сходство написания ключевых слов стиха: "легкое", "спокойствие", "повозка", "пренебрегать", что создавало постоянную перекличку смысла. Кстати, "спокойствие" здесь - то самое слово, которое входит в китайское понятие медитации и означает не просто покой, но устранение всяких эмоций и прерывание нити мысли как необходимое условие вхождения в стихию Дао.