С самой юности чужды

мне созвучия шумного мира,

От рожденья люблю я

этих гор и холмов простоту.

 

Я попал по ошибке

в пылью жизни покрытые сети,

В суету их мирскую –

мне исполнилось тридцать тогда.

 

Даже птица в неволе

затоскует по старому лесу,

Даже рыба в запруде

не забудет родного ручья.

 

Целину распахал я

на далёкой окраине южной,

Верный страсти немудрой,

воротился к садам и полям.

 

Вся усадьба составит

десять му или больше немногим,

Дом, соломою крытый,

восемь-девять покоев вместит.

 

Ива с вязом в соседстве

тень за домом па крышу бросают,

Слива с персиком рядом

вход в мой дом закрывают листвой.

 

Где-то в далях туманных

утопают людские селенья,

Томной мягкой завесой

расстилается дым деревень.

 

Громко лает собака

в глубине переулка глухого,

И петух распевает

среди веток, на тут взгромоздясь.

 

Во дворе, как и в доме,

ни пылинки от внешнего мира,

Пустота моих комнат

бережёт тишину и покой.
 

Как я долго, однако,

прожил узником в запертой клетке

И теперь лишь обратно

к первозданной свободе пришёл.