Так случилось, что в этот же год,

Но уже при десятой луне,

Я из Снежной обители путь в Лингао

                              держал.

Два товарища-гостя были вместе со мной.

 

Вот шагаем по глинистым, желтым

                              холмам.

Опустились туман и роса,

Опадает с деревьев листва;

На земле — только тени людей,

С неба светлая смотрит луна…

 

При луне стало весело нам,—

Мы идем, и у каждого песнь на устах.

Но, вздохнув, я сказал:

«Вот ведь как!

Есть друзья — нет вина.

Есть вино — не хватает закуски к вину.

А луна так светла! Свежий ветер так

                                       чист!

Разве будет еще столь прекрасная ночь?»

 

Гость ответил:

«На склоне ушедшего дня

Бросил сеть я — и рыбу поймал:

Рот огромен, мелка чешуя,

Вот уж подлинно карп из Сунцзян!

Словом, добрая снедь. Только как мы

                                    добудем вина?»

 

Я вернулся домой — за советом к жене,

А жена говорит:

«Мерой в доу запас

Я хранила давно до минуты такой».

 

Так достал я к закуске вино!

 

А потом мы продолжили путь

И добрались до Красной скалы,

Где рокочет теченье реки,

Пробиваясь меж глыб.

Горы так высоки, что уменьшенной

                         кажется снизу луна.

Из отхлынувших вод обнажаются скал

                         острия.

 

Только несколько лун миновало

                         и несколько солнц, —

А узнать не могу эти горы и эту реку!

 

…Полы длинной одежды своей подобрав,

Я вскарабкался вверх но отвесной скале

И, пробравшись сквозь чащу кустов

                         молодых,

Оседлал Леопарда и Тигра,

На спину Дракона Рогатого влез

И, до гнезд соколиных добравшись,

Взираю на темный дворец — на обитель

                         Фэн И…

Жаль, что гости со мной не решились

                         взобраться сюда!

 

Вдруг раздался пронзительный свист,

Задрожали деревья, пригнулась трава,

Все долины в низинах эхом вторили

                         свисту в горах,

Все гонимые ветром реки вздыбили воды

                         свои.

 

Цепенея и духом упав,

Я смятенье не мог побороть,

Страшно было стоять на вершине совсем

                         одному,

И тогда я спустился к друзьям,

Нас у берега лодка ждала.

На средине реки

Мы отбросили весла, отдавшись теченью

                         Чанцзян,

И дремали, от мира уже отрешась…

 

Вот приблизилась полночь.

Тишина воцарилась — и вдруг

Одинокий журавль

Над рекой пролетел:

Колесницы колеса — это круглые крылья

                               его.

Тонкий шелк — это белые перья его.

Пролетел с громким криком

И на западе скрылся из глаз…

 

Я в Лингао… С друзьями расстался,

В обители тихой заснул…

И во сне предо мною предстал

                               проповедник-даос

В одеянии с перьями, как у бессмертных

                               святых.

Он в Лингао зашел по пути

И учтиво спросил:

«Хорошо ли и весело ль время

                               у Красной скалы провели?»

 

Я монаха спросил, как его величать,

Но лишь голову тихо склонил, не ответил

                               даос.

«О! — воскликнул я. — Понял: во сне

                               продолжается явь!

Ночью вы пролетели над нами,

Крича, как журавль?»

 

Улыбнулся даос, поглядел на меня

                               и исчез,

Был смущен я, когда же опомнился —

                               дверь распахнул,

Огляделся вокруг —

Ни души!..