Когда Цюй Юань был в изгнанье своем, он блуждал по затонам реки² и бродил, сочиняя стихи³, у вод⁴ великих озер. Мертвенно бледен был вид его, и тело - сухой скелет. Отец-рыбак, увидя его, спросил: "Вы, государь, не тот ли самый сановник дворцовых родов? Как же вы дошли до этого?" Цюй Юань сказал: "Весь мир, все люди⁵ грязны, а чистый один лишь я. Все люди везде пьяны, а трезвый один лишь я... Вот почему я и подвергся изгнанию". Отец-рыбак ему: "Мудрец не терпит стесненья от вещей. Нет, он умело идет вместе с миром вперед или вслед миру меняет путь⁶. И если все люди в мире грязны, почему ж не забраться в ту самую грязь и зачем не вздыматься с той самой волной?! А если все люди везде пьяны, почему б не дожрать барду и не выпить осадок до дна?! К чему предаваться глубоким раздумьям, высоко вздыматься над всеми людьми? Ты сам накликал на себя свое изгнанье". Сказал Цюй Юань: "Я вот что слыхал: тот, кто только что умылся, непременно выколотит пыль из своей шапки; тот, кто только что искупался, непременно пыль стряхнет с одежды. Как же можно своим телом чисто-чистым принять всю грязную грязь вещей?! Лучше уж тогда пойти мне к реке Сян, к ее струям, чтобы похоронить себя во чреве рыб речных.

Да и можно ль тому, кто сам белейше-бел, принять прах-мерзость окружающих людей?!".

Отец-рыбак лишь еле-еле улыбнулся, ударил по воде веслом, отплыл. Отъехал и запел:

Когда чиста цанланская вода-вода

В ней я могу мыть кисти моей шапки,

Когда ж грязна цанланская вода-вода,

в ней я могу и ноги свои мыть...

И удалился, не стал с ним больше разговаривать.

Введение

Эти [чуские] цы по форме отличаются от цы У-ди, но помещены в японской антологии после них, как скорее отнесенные к этому типу, чем наиболее яркие его представители. Я лично думаю, что вернее утверждать здесь иерархический принцип - от государей к подданным.

В переводе я старался дойти до полной простоты оригинала, сохраняя, как всегда, его параллелизмы и ритмы и оттеняя неритмические места. Чередование размеров, по-моему, не нуждается в графической отметке их в виде отдельных строк-стихов, ибо это все же не стихи в собственном смысле слова.

Автор

Это произведение приписывается (вряд ли основательно) тому самому поэту Цюй Юаню (Цюй Пину), о котором в нем и речь и который жил в IV в. до н.э. (340-278), автору блестящего и всеми всегда прославляемого ряда поэм под общим именем "В тоске" ("Лисао"). Его биография, которая несложна и некоторыми китайскими современными учеными считается недостоверной, хотя и помещена в столь капитальном историческом труде, как "Книга истории" ("Шицзи") Сыма Цяня, гласит, что он заведовал генеалогическими документами княжеских родственников, был ими оклеветан перед князем, который изгнал его из дворца и столицы. И вот поэт воспел свое негодование на оклеветавших его врагов и на все неправды мира в звучных стихах, бродя по пустынным берегам рек и озер, которых очень много в тех местах (удел Чу). По-видимому, это произведение скорее о нем говорит, чем от него исходит. Далее мнения расходятся по поводу того, что описываемое есть факт, и большинство считают это поэтическим иносказанием, одним из весьма распространенных в то время, особенно у современника Цюй Юаня - Чжуан-цзы, у которого, кстати, есть глава того же названия и близкий к данной теме фантастический рассказ.

Примечания

¹Отец-рыбак (юй-фу) - выражение, построенное мною по типу отец­дьякон, отец-ключарь и т.д., ибо речь идет хотя и не о христианском монахе, но, во всяком случае, об ученом-отшельнике, ушедшем из знатного и богатого мира и принявшем на себя смиренный вид простого рыбака. Исторической правды, как я уже сказал, в этом произведении доискиваться не стоит: притча есть только притча, одна из многих, сильно распространенных в тогдашней китайской литературе, несомненно, под непосредственным даосским влиянием. Кроме образа рыбака опрощенный дао-исповедник принимает еще образы землероба, дровосека, пастуха, фигурирует под вымышленными именами, такими, как Опустелый (Цзы-сюй), Где (такой) Имеется Учитель [Учитель (которого) Нет] (У-ю сяньшэн), Не Тот (У-ши гун) и т.д. Встреча с этими резонерами-моралистами особо важных исторических лиц вроде Конфуция и, ранее его, отшельника времен императора Яо (чао-фу- "отец-гнездовик")­обычный литературный прием, дающий возможность резкой всесторонней критики слишком ортодоксального и становящегося вялым героя.

²Река (цзян)- по одной из версий, Сянцзян (на юге Китая).

³Сочиняя стихи и напевая их тою или другою мелодией. Глагол инь имеет значение: напевать стихи, свои или чужие. При напеве китайцы стараются избегать грубых концовок-рифм и предпочитают останавливаться на цезуре, так что рифма, говорящая сама за себя (ибо она только в китайском языке не ограничивается ассонансом, а имеет значение музыкальной ноты), остается намеренно как бы в тени, что создает в общем двойной эффект.

⁴У вод, т.е. скрываясь в зарослях, чтобы не попадаться на глаза населению.

⁵Весь мир, все люди - вся эта тирада, как и последующая, пародирует и близко перифразирует Лао-цзы (ок. VI в. до н.э.): "Люди мира светленькие­светленькие, я ж один словно во тьме; люди мира чистенькие-чистенькие, я ж один грязным-грязен" и т.д. Книга Лао-цзы ("Даодэцзин"), как известно, учит полному и решительному противопоставлению сверхчеловека, дао-исповедника, дао-человека (шэнжэнь, гучжи шань вэй шичжэ) банальным людям, предпочитающим букву устава и морали великим, бесконечным озарениям и внешнюю чистенькую обрядность внутренним мощным зовам дао, пребывающего в Великом Хаосе и Великой Мути, к отречению от пошлого мира и всех его условностей.

⁶Вслед миру меняет путь и формы своей жизни, применяясь к жизни и к создаваемым ею условиям.

⁷Я вот что слыхал[: тот, кто только что... ] - эти же фразы повторены и у позднейшего писателя Сюнь Цина (Сюнь-цзы) и, вероятно, имеют общий источник в древней пословице.

⁸Похоронить себя во чреве рыб - конфуцианские критики клеймят подобный выход из положения и считают поэта не настоящим конфуцианцем. Однако и отец-рыбак - отшельник и потому не конфуцианец - тоже явно и с благословения автора, кто бы он ни был, глумится над поэтом и торжествует над ним. Таким образом, это произведение занимает промежуточное [?] положение элементарной морали, протестующей против мирского зла, и в антологию попало по своей художественной, хронологически выдержанной ценности, но с суровыми репликами позднейших критиков. Один из них говорит: "Что если бы Цюй Юань мог слышать речи Конфуция о следовании за временем и покорности судьбе? Быть может, он стал бы и сам правоверным конфуцианцем?! Он понял бы, что в жизни удачи и неудачи - дело не человека, а небесного предопределения, и не стал бы над этими вопросами раздумывать, а тем более в ожесточении на всех и на вся кидаться в воду". Другой, наоборот, восхваляет поступок Цюй Юаня и клеймит отца-рыбака за бесчеловечную жестокость (бу жэнь).

⁹Отец-рыбак еле-еле улыбнулся - этой фразы в основном историческом повествовании у Сыма Цяня нет, как и всей концовки, которая действительно имеет вид приставленной как вывод последующим автором, ибо смысл этой песни [рыбака] говорит о том, что надо служить только при благородных ("чистых") правителях, а от разрухи в государстве убегать от людей (так, как он сделал это сам), и, таким образом, вместо противоречия [рыбак] как бы вторит поэту-пессимисту.

¹⁰Цанлан - название двух гор и из них вытекающей реки, которая в дальнейшем носит название Хань (Ханьцзян).

¹¹Когда чиста цанланская вода - песня, цитируемая в этом же виде и в книге Мэн-цзы (372-289 гг. до н.э.) [гл. "Ли-лоу"], но с иным выводом.