Широка, глубока река Сюнь-Ян. До самой реки провожаю я моего друга, который привез мне немного родного воздуха.

Он должен уехать, а я должен остаться в чужой стране.

Красные листья на деревьях, и осыпались цветы. Что это за звуки: "са-са-са"? Это осенний ветер свистит в печальных деревьях.

Мы сходим с лошадей и идем к берегу, где стоит лодка моего гостя. На прощанье пьем вино и говорим друг другу красивые стихи. Подняты бокалы, надо пить, но как пить без музыки? А в этой стране нет никого, кто бы играл.

От вина пьянею, но не делаюсь веселым. Разве можно быть веселым, когда надо расстаться?

Река глубока, широка, и в ней утонула луна.

И вдруг где-то тихо-тихо запела би-ба. Звуки словно вышли из спокойной воды.

Хозяин забыл, что ему надо вернуться, гость забыл, что ему надо ехать. Глазами ищем того, кто играет. А би-ба все звенит тихо и застенчиво, словно молодая девушка, когда она говорит с мужчиной.

Вот подъехал челнок, и в нем женщина, закутанная в шаль.

Зажигаем разноцветный фонарь, снова наполняем бокалы. Тысячу раз, десять тысяч раз говорим ей "выйдите к нам", но она не выходит и прячется за занавески своей лодки.

Наконец вышла она, по-прежнему закутанная в шаль, а под шалью - би-ба.

Она трогает струны. Это еще не песня, но в этих первых звуках уже сквозит ее сердце.

Так печальны, так задумчивы они, точно рассказывают о прошлом, точно жалеют о том, что могло быть встречено, но не встретилось.

Закрыто лицо ее, но она показывает нам свое сердце.

Трогает верхние струны, и говорят они "ци-ци-ци", точно кто-то говорит тихо-тихо и не хочет, чтобы его слышали. Трогает нижние струны, и они рокочут "гоу-гоу-гоу" подобно торопливому проливному дождю.

А все вместе - будто крупный и мелкий жемчуг, падающий в нефритовый сосуд. То будто летние птицы поют над цветами и листьями, то будто легкие текут ручейки в горах. То смолкнет совсем и вдруг словно разбилась дорогая серебряная ваза и брызгает из нее радостной струею вино. Будто настал час радостной сечи и выскочил воин из засады, звеня оружием за собой.

И река слушает, и челноки на ней замерли, и только посреди реки белая осенняя луна.

Кончилась музыка, встает она со строгим лицом. Распахнула шаль, и видят ее дорогое платье.

И она рассказывает: "Я дочь знатного мандарина из столицы и с детства играю на би-бе. Целый город знал мои песни. Но умерли мои родители, и я стала играть, чтобы не умереть с голоду. Взял меня замуж купец, который не думал о любви, а думал о торговле и часто меня покидал.

И вот теперь я стара и некрасива, и холоден мой дом, и далеки-далеки мои молодые годы.

И в этот раз - муж уехал за чаем, а я осталась стеречь пустой челнок. Вода ударяла в его края, светлая луна глядела ко мне, воздух был холоден и суров. Я думала о прошлом и стала играть на би-бе".

Мы молчим и слушаем ее рассказ. И я нагибаюсь к ней, беру ее руку и говорю: "Как только я услышал би-бу, я сказал себе: "вот родная душа". Услышал шум Ваших слов легкий и острый "Ци-ци-ци" и сказал себе: "и она одинока". Если встречаются одинокие люди -им не надо слов и не надо знакомиться.

Я тоже до прошлого года жил в столице и недавно приехал на Сюнь-Ян. Здесь тихо, пусто и нет музыки. Можно прожить целый год и слышать только жалобный вопль обезьян.

Сыро и пустынно кругом и низок камыш. Только одна птица поет здесь, - птица ду-дзюнь, которая умирает, когда уходит весна.

Расцветают весенние цветы, спускаются осенние ночи, а я всегда один пью свое вино.

Когда Вы начали играть - Вы рассказали и свою и мою тоску. Если Вы сыграете еще - я напишу стихи, которые останутся навсегда

.

Она встает, лицо ее печально, и плачет би-ба.

А я пишу ей эти стихи и не знаю, кто из нас больше плачет, когда нам надо расстаться.