С востока рано солнце поднялось,

В дому у Циней сделалось светло. 

Красавица, у Циней есть в дому,

Сама себя она зовет Ло-фу.

Ло-фу - она искусный шелковод,

У южных стен на тутах листья рвет. 

Тесьма плетенки - шелк зелено-синий,

И из акаций ручка на корзине. 

Спадают кудри с головы волной,

В ушах жемчужины горят луной,

Внизу светлеет желтизной наряд,

Поверх надет сиреневый халат. 

Прохожие, с Ло-фу встречаясь, груз

Бросают на землю и крутят ус. 

А юноши когда Ло-фу встречают,

То, шляпы сняв, тюрбаны надевают. 

И пашущие забывают плуг.

У полющих - мотыга вон из рук.

Полна обиды каждая семья:

Лишь на Ло-фу хотят смотреть мужья. 

И цензор сам приехал с юга к ней,

И бьют копытом пять его коней.

Вот цензор слуг своих скорее шлет

Поведать, где красавица живет.

"Красавица у Циней сеть в дому,

Сама себя она, зовет Ло-фу".

Тогда спросил он: "Сколько же ей лет?"

"Ей двадцати еще, наверно, нет, 

Пятнадцатый недавно миновал".

II цензор ей тогда привет послал:

С собою взять ее он возмечтал.

Ло-фу ответила ему тотчас:

"Вы глупо судите на этот раз!

У вас, конечно, есть своя жена,

А я супругу своему верна".

Есть конница большая на востоке,

Мой муж в ней занимает чин высокий.

И как узнать могу я мужа в ней?

Он впереди на белом скакуне.

Зеленый шелк обвит вокруг хвоста,

И золотом украшена узда.

У пояса - прекрасный меч в ножнах,

Десятки тысяч - вот его цена!

В пятнадцать лет - ходил служить в приказ,

А в двадцать лет вельможей стал у нас.

Он в тридцать - получил высокий чин,

А в сорок - правит городом один.

Он человек и чистый, и прямой,

С окладистой большою бородой.

С достоинством шагает в княжий дом

И с важностью идет он на прием.

И на приеме тысячи вельмож

Согласны в том, что он весьма хорош".

 

Примечания Ю. К. Щуцкого

Описание pacaвицы в нашей поэме могло вырасти на фоне такого же, но более примитивного описания внешности Цинь Ло-фу. Оказал также влияние и прием последовательного перечисления лет героя, в нашей поэме - в приложении к героине - повторенный дважды. В отношении техники стихосложения обе поэмы совершенно одинаковы, несмотря на различные настроения обоих произведений. И тут и там - пятисложный размер, который дает возможность достаточно насытить строфу содержанием лишь потому, что обе поэмы хотя стоят еще близко к живому разговорному языку той эпохи, однако мыслятся уже в иероглифическом языке, в котором один знак соответствует одному слогу и чаще всего - одному слову. Поэтому этот размер с одинаковым успехом можно назвать и пятисложным, и пятизначным. и пятисловным. Вряд ли возможно на русском языке написать поэму длиной в 357 строк исключительно односложными словами! И если бы это и было возможно, то произведение ощущалось бы как нечто совершенно ходульное, тогда как китайский оригинал не имеет и оттенка искусственности. Приблизительно так же обстоит дело с рифмовкой. В общем для китайского эпоса нормальна рифма через строку, но она остается одинаковой на множество, строк.

Это возможно лишь потому, что в китайской поэтике для рифм достаточно совпадения последнего гласного или согласного и музыкального ударения. С точки зрения русского стихосложения такая рифма чрезвычайно бедна. Часто она кажется лишь теоретической рифмой. Поэтому механически подражать в русском стихе китайской технике стихосложения - труд неблагодарный и даже вредный, так как хорошие и нормальные, китайские стихи в переводе получаются ходульными. А раз в данном случае для таких переводов полная эквиритмичность невозможна, как невозможно русской мелодикой передать совершено особенную китайскую мелодику, которая, кстати сказать, в китайском языке имеет совсем иные функции и гораздо большее значение, чем в русском, - то всякую попытку передать звуковой эффект китайского стиха приходится считать заранее обреченной на неудачу. Эквиратмичность была достижима в переводе песни "В тутах" лишь потому, что она, как и большинство таких песен, была написана хотя и на архаичном, но все же разговорном языке.

В переводе же данной поэмы переводчик сознательно не ставил себе задачей механически имитировать звучание китайского стиха, чтобы избежать досадной китайщины. Известный среди китаеведов прием механической замены китайского слога русской стопой использовал лишь в переводе поэмы "Туты на меже" в виде опыта.

Павлины летят к востоку и к югу.

Пять верст пролетят - и глядят друг на, друга...

"Тринадцати лет научилась ткать я,

В четырнадцать лет кроила я платья,

Пятнадцати лет я на цитре играла,

Шестнадцати лет я книги читала,

Семнадцати лет я женой вашей стала.

Все дни напролет я тоскую о вас:

Всегда от меня вы спешите в приказ.

Но вам я верна и храню свое чувство,

И в горнице вашей наложницы пусто:

Мы редко встречаемся с. вами. И вот -

Спешу я к станку, лишь петух пропоет,

Не ведом мне даже отдых ночной...

Всего пять кусков наткала я в три дня,

И вот уж свекровь невзлюбила меня.

Она не за лень невзлюбила меня,

Но трудно в семье вашей быть мне женой...

Наложницей вашей нельзя помыкать!

И раз ничего не могу я вам дать,

Решила сказать я свекрови самой:

Что надо бы мне возвратиться домой".

 

                    ***

Как только Чжун-цин услышал о том,

Он матери молвил, войдя в ее дом:

"Мне с детства удачливым быть не дано,

Но, к счастью, я встретился с этой женой.

От лет совершенных она мне супруга,

До смерти мы с ней не покинем друг друга.

И вам мы служили не больше трех лет,

Ведь это еще не долго, не долго!..

В поступках жены себялюбия нет...

Не в силах забыть я веления долга!"

И тотчас же мать отвечала ему:

"На мелочи эти смотреть ни к чему!

Она нарушает закон и обряды,

Всегда и во всем она своевольна,

Я долго таила, и гнев, и досаду.

Посмеешь ли ты поступить самовольно ?

У наших соседей от нас на восток

Живет Цинь Ло-фу - их примерная дочь.

Никто красотой с ней сравниться не мог.

Тебе в сватовстве я решила помочь.

А эту жену поскорее прогнать

Из нашего дома велит тебе мать".

(С глубоким поклоном ей сын отвечал:)

"Я падаю ниц, но осмелюсь сказать,

Что, если жену вы хотите прогнать,

Я в жизни своей не женюсь на другой!"

Едва то услышала мать, и, рукой

Ударив по креслу, сказала всердцах:

"Мальчишка, напрасно отбросил ты страх! 

Ее защищать предо мною не смей!

Не жди справедливости больше моей.

И дела мне нет до твоих речей!"

Примечания

Цинь Ло-фу – намек на знаменитую красавицу древности, известную по стихам, включенным в антологию династии Хань, "Дворец мелодий".

 

                    ***

В молчании он поклонился двукратно

И тотчас к жене возвратился обратно.

Хотел он жене обо всем сообщить...

Рыданья мешали ему говорить.

"Я сам не гоню тебя, o жена!

Меня присуждает лишь мать одна.

Побудь до отъезда немного у нас,

А я ненадолго, отправлюсь в приказ.

И скоро к тебе я приеду назад,

Чтоб бросить последний прощальный взгляд. 

Ты сердце свое успокой, не грусти,

Старайся советы мои соблюсти".

Сказала в ответ молодая жена:

"Такая цветистая речь не нужна.

Весна начиналась в тот год, когда

Из нашего дома пришла я сюда.

Но чту я свекровь и покорно служу ей,

Всегда за собою упорно слежу я.

И ночью и днем тружусь я усердно.

Мне страшно... и горечь моя непомерна!

Но раз вы сказали, что я невиновна,

Что я ей служу, чтобы милость снискать, -

Прогонит она меня безусловно…

И вам не удастся меня провожать!

Рубашка моя расшита шелками,

В них красок лучи рождаются сами.

И полог мой алый, прозрачный и чистый,

В углах у него благовонья душисты.

Полны мои семьдесят новых ларцов

Зеленых, лазурных и синих шелков.

Не правда ли, вещи мои превосходны?

В них можно всегда найти что угодно.

Но раз я забыта - они не нужны!

Они не годятся для новой жены.

И все же я их оставляю у вас,

Раз мне не свидеться с вами сейчас.

Пусть вас утешают они всегда,

Чтоб вы не забыли меня никогда".

 

                    ***

Петух уж пропел. Наступила заря.

Жена молодая надела наряд.

"Возьму только платье из ярких шелков,

Оставлю четыре иль пять сундуков.

На ноги надену туфли из шелка,

Горят драгоценные гребни над челкой,

И льется по талии шарф мой белый,

Серьгами в ушах луна заблестела,

А пальцы мои цвета свежего пня,

И киноварь точно во рту у меня.

Я легкой и стройной походкой иду

И в мире подобной себе не найду...

Я к матери вышла поклон положить, -

Она все не может свой гнев, подавить...

Когда я еще ребенком была,

То в дикой и грубой деревне росла.

Ученью никто не помог моему...

Неловко мне жить в богатом дому.

В достатке у вас я жила и в чести,

Но ваших попреков мне не снести!

Обратна домой уезжая сейчас,

Я помню труд мой тяжелый у вас.

Расстаться с золовкой... (ее не забыть!)

И слезы мои, как жемчужная нить!

Когда я невестой вошла в вашу дверь,

Золовка, ходить не держась не могла.

Когда же меня изгоняют, теперь -

Золовка почти до меня доросла.

Ухаживать будет она за свекровью,

Мой долг за меня выполняя с любовью.

Седьмого и двадцать девятого дня,

Резвясь на свободе, пусть помнит меня!"

Вот вышла она, поднялась в колесницу,

И слезы потоками начали литься.

Примечания

Седьмого и двадцать девятого дня – дни отдыха, в древнем Китае.

 

                    ***

Чжуя-цин на коне поджидал впереди.

Повозка жены была позади.

Вот грохот повозки ее прозвучал,

У въезда на тракт он ее повстречал.

С коня соскочив, он приблизился к ней

И тихо, склонившись, промолвил жене:

"Клянусь никогда не расстаться с тобой!

Ты только на время вернешься домой.

Теперь ненадолго я съезжу в приказ,

Но вскоре ты снова будешь у нас.

Я небом клянусь, не забыть ни на час!"

Жена, молодая сказала ему:

"Я вашу заботливость сердцем приму.

И, если удастся склонить вам мать,

Мне вскоре дано будет вас увидать.

Так будьте же твердой и крепкой скалой!

А я буду гибкой прибрежной травой!

Она точно шелк: ее не порвать,

Скалу невозможно с места поднять...

Мы дома со старшим братом живем.

Жесток и суров он, как яростный гром.

Боюсь я, что он не поймет меня, -

И будет тоска моя жарче огня".

Простились... полны состраданья до гроба

Великой любовью охвачены оба.

 

                    ***

Она приближается к дому отца, -

При всех движеньях на ней нет лица.

Всплеснула руками родная мать:

Кто мог бы приезд самовольный ждать?

"Тринадцати лет тебя ткать я учила,

В четырнадцать лет ты платья кроила,

Пятнадцати лет ты на цитре играла,

Шестнадцати лет ты обряды узнала,

Женою ты стала семнадцати лет, -

Зачем же теперь нарушаешь обет?

Какая вина? Какая беда?

Зачем ты сама возвратилась сюда?"

(И матери робко сказала Лань-чжи:)

"Не могут меня ни в чем упрекнуть".

И сжало страданье матери грудь.

Прошла лишь декада с ее приезда,

И сваху, послал начальник уезда.

Сказала: "Есть сын у начальника третий,

Воспитанный тонко, единственный в свете.

Ему восемнадцать едва миновало,

Речист он, и в нем талантов не мало".

И тотчас промолвила дочери мать:

"Ты можешь согласье ему передать".

Но дочь отвечала, рыданья тая:

«Как только домой поехала я,

Приказано было мне мужем моим

Поклясться, что мы не разлучимся с ним.

Когда б я от клятвы, моей отступила,

То вряд ли людей бы других удивила.

А сваха прервать сватовство мое может:

Ведь снова спокойно отвечу, ей то же".

(И свахе начальника молвила мать:)

"Мы с дочерью жили; была я бедна;

Лишь выдали замуж - вернулась она.

Уж если с чиновным ей трудно ужиться,

То разве же этот жених ей годится?

А вам хорошо бы других расспросить...

Быть может, удастся ее нам склонить!"

 

                    ***

И сваха ушла. Через несколько дней

Все снова свахи справлялись о ней. 

Правитель сказал, что узнал он от свах,

Что предки ее бывали в чинах,

Что пятый по счету правителя сын

И мил, но живет без жены он один.

Вот послан слуга - от правителя сват,

Он передал точно его олова

И прямо оказал: "У правителя здесь

Для вас жених подходящий есть.

Он брак заключить желает скорей,

Поэтому я - у ваших дверей".

(Ответила свату правителя мать:)

"Супруга она поклялась не забыть.

Не смею о ней ничего говорить!"

Как только до брата это дошло,

Его охватила досада и зло,

Oн сразу же начал сестру упрекать:

"Ты что же, не можешь всего рассчитать?

Тогда за чиновником мелким была,

Теперь же за барича ты не пошла?

Несчастье и счастье - как небо с землей!

Ты будешь довольна блестящей судьбой,

А если не будет твоим молодец, -

Куда же деваться тебе наконец?"

Но брату в упор отвечала она:

"Ну что же, в речах твоих правда видна.

Жила после свадьбы я с мужем моим,

Но вот возвратилась к воротам твоим.

В изгнаньи должна я с тобою считаться.

И как я могу, на себя полагаться?

Пусть мужу клялась я быть верной женой,

Но нам расстаться навек суждено!

Теперь пришлось мне смириться с судьбой...

И может на мне жениться другой!"

 

                    ***

Поднявшись с дивана, уехал сват,

Согласьем ее доволен и рад.

(Вернувшись, донес обо всем господину:)

"Слуга ваш в согласьи с приказом приехал,

В беседе добившись большого успеха".

Как только правитель услышал об этом,

Он очень доволен остался ответом.

Открыл календарь и узнал он из книг,

Что в месяце этом - счастливый миг.

«Планеты, в согласии судьбы храня,

Удачу сулят до тридцатого дня.

Сегодня же двадцать седьмое. Пора!

Ты можешь вступить в намеченный брак".

 

                    ***

Пошли разговоры. Торопят шитье.

И тучами челядь по дому снует. 

Стрижами, гусями одета ладья,

На ней - с драконами флаги стоят.

Под ветром скользит она тихо у плёса.

А воз - золоченый, и с яшмой колёса.

И пегие кони копают копытом.

Чеканные сбруи кистями увиты.

И три миллиона - на выкуп монеты -

На шелк синевато-зеленый надеты.

Три сотни кусков сверкают шелками,

Закуплены яства из рыбы в Аннаме,

А свита его - человек пятьсот -

Густою толпой собралась у ворот.

 

                    ***

(И вот - промолвила дочери мать:)

"Правитель решил, получила письмо я,

Что завтра приедут они за тобою.

Ты что ж не готовишь венчальный наряд?

Смотри, не расстроить бы этот обряд!"

(В молчании дочь не сказала ни слова.)

Рыданья платком она приглушила,

А слезы дождем она уронила.

И ложе, украшенное хрусталем,

Она перед самым ставит окном.

"Я справа мерку и ножик держу,

А слева я легкую ткань положу.

И утром - рубашку я вышью ниткой,

А вечер придет - и сошью я накидку.

Закатится солнце - под пологом мрака

Пойду за ворота томиться и плакать".

 

                    ***

Чжун-цин, пораженный событьями теми,

Вернуться домой отпросился на время.

Не больше трех верст осталось пути,

И ржет его лошадь, но всадник грустит. 

Жена узнает знакомое ржанье,

Скорее к мужу спешит на свиданье.

В отчаяньи в даль она смотрит вперед -

И милого друга она узнает.

Но вот уж седла коснулась рука, -

И вздохами ранит сердце тоска.

"С тех пор, как от вас одна я ушла,

Вокруг непонятные были дела.

Случилось не так, как мы прежде желали!

Все это и вы поймете едва ли...

Но старший мой брат - моя родня -

Он с матерью вместе принудил меня!

И вот я другому согласие дам...

На что же еще надеяться вам?"

Чиновник сказал молодой жене:

"Позволь с повышеньем поздравить и мне!

Стоит неподвижно и прочно скала.

Хоть тысячу лет простоять бы могла.

Трава же - на час лишь прочна, как нить,

Она лишь до вечера может прожить.

Теперь ты начнешь подниматься высоко,

А я - к преисподней пойду, одиноко!"

Жена молодая сказала: "Вам

Зачем говорить такие слова?

Ведь нас одинаково с вами теснят!

Заставили вас - заставляют меня.

Пусть в мире подземном мы встретимся снова,

Но даже тогда не нарушим мы слова!"

Пути разошлись, - и они простились,

И порознь домой они возвратились.

Живые, когда расстаются до смерти,

Их скорбь не высказать в слове, поверьте!

А если задумал кто с миром проститься,

То жизнь его больше не может продлиться!

 

                    ***

(Приказный чиновник вернулся домой.)

Он матери в зале кладет поклоны:

"Уж очень сегодня ветер студеный...

Студеный ветер деревья свалил.

В саду орхидеи иней покрыл.

Сегодня для сына померкнет свет,

И матери больше спутника нет!

Вы плохо обдумали старость свою.

Не сетуйте больше на душу мою!

Желаю вам годы Наньшаньских камней,

Здоровье и крепость на много дней!"

Когда же мать услыхала это,

То вторили слезы ее ответу:

"Подумай, ведь ты потомок вельмож,

Служа, до высоких чипов ты дойдешь!

А смерть из-за женщины нам не подстать:

Ведь с чернью не связана чувствами знать!

Примерная дочь у соседей восточных,

Она, так изящна и так беспорочна!

Просватать ее я готова сейчас,

И к вечеру будет невеста у нас!"

(И он удалился о поклоном двойным.)

Со вздохом вошел он в пустую светлицу

И думал, на что ему надо решиться.

Потом оглянулся на двери, и вот -

Все больше тоска его давит и жжет.

Примечания

В саду орхидеи иней покрыл... – непереводимая игра слов: намек на имя Лань-чжи - Орхидея бессмертных.

 

                    ***

Под ржанье коня, под мычанье вола

В лазурный шатер молодая вошла...

Вот солнце зашло, и во мраке ночном

В молчаньи все люди охвачены сном...

"Сегодня мне жизнь оборвать пора!

Мой дух отойдет, - а останется прах..."

Вот туфли сняла, наряд свой брачный,

Привстала... бросилась в пруд прозрачный.

Чиновник, услышав об этом, узнал,

Что встречу с женой он навек потерял.

И, в сад забредя, не замечен, к утру

Повесился он на восточном суку.

 

                    ***

И обе семьи их хоронят бок о бок...

У пика Цветов зарыты два гроба.

С востока и с запада - хвойные тени,

А справа и слева - дерево-феникс.

Вверху над могилами ветви сошлись,

А листья и хвоя друг с другом сплелись.

В ветвях неразлучные птицы живут,

Что сами себя Юань-ян зовут.