Августейшего Неба

так непостоянно благоволенье:

Почему сто семей

ввергает в страдания?

Люди разлучаются-расстаются,

теряя друг друга,

И ведь именно в месяц середины весны

на восток отправляюсь.

 

Покинув родные места,

предстоит странствовать вдаль,

По реке Цзянся навсегда уплыть. 

Пройдя через городские ворота,

истерзанный тягостными мыслями,

Ранним утром первого дня недели я тронулся в путь.

 

Отбыл из стольного града Ин,

покинув его врата,

Сразу смятение охватило:

куда судьба приведет?

Короткие весла дружно подняли,

но их так и держат:

Скорблю, что узреть государя

мне больше не суждено.

 

Глядя на высокие катальпы, тяжело вздыхаю,

Слезы текут-стекают, словно снежная крупа.

Преодолев устье реки Ся, плыву на запад,

Оглядываюсь на Драконьи врата,

но их уже не видно.

 

Сердце тянется-стремится обратно,

все внутри истерзано,

Всматриваюсь вдаль, не зная,

куда направиться.

Покорившись ветру и волнам,

плыву по течению,

Где, бесприютный-бездомный,

стану гостем желанным?

Пробиваясь через поднятые Князем Ян

бушующие волны,

Внезапно взмываю-воспаряю -

как причалить?

Сердце печалью сковано -

не освободиться,

Мысли тоскою полнятся -

не отрешиться.

 

Намереваюсь развернуть лодку

и плыть вниз по течению,

Впереди - озеро Дунтин,

позади - Янцзы.

Покинув место, где издревле жили предки,

Ныне, скитаясь, прибыл на восток.

 

А душа все рвется назад -

Как в одночасье позабыть о возвращении домой?

Стоя спиной к отмели реки Ся,

о западе думаю. 

Скорблю, что древний стольный град

с каждым днем все дальше.

 

Взобравшись на большую скалу,

вглядываюсь вдаль, -

Успокоить бы свое тоскующее сердце.

Скорблю о равнинах и богатствах

земель родного края,

Оплакиваю старые обычаи,

царившие на берегах Янцзы.

 

Задержавшись у Линъяна, куда затем прибуду?

По водной глади переправившись на южный берег,

куда направлюсь?

Почему же не ведали,

что дворцы превращаются в холмы?

Как же пара восточных ворот

могла прийти в запустенье?

 

Сердцу безрадостно вот уже долгое время,

Тревоги да печали сменяют одно другим.

Думаю лишь о том,

как далека-длинна дорога в Ин:

Янцзы и Ся не перейти вброд.

 

Недавно словно уехал -

даже не верится:

Ныне уж девять лет, как не могу вернуться. 

Несчастный, удручен-подавлен, -

чувства не выразить,

Измученный, разочарован-огорчен, -

держу в себе все печали.

 

Внешне те, кто алчет фавора, угодливо-раболепны,

На самом деле настолько слабы,

что трудно на них положиться.

Преданные, чистые-пречистые

мечтают выдвинуться ради служения,

А завистники, стремясь разлучить их с государем,

чинят им препоны.

 

Возвышенное поведение Яо и Шуня

Вдаль простиралось безбрежно и достигало небес.

Толпы же злопыхательных людишек

в своей ревности-зависти

Выставляют их не питавшими отеческой любви.

 

Неудивительно, что государь ненавидит прекрасные качества

тех, кто ропщет и возмущается,

А ценит воодушевление тех злопыхательных людишек.

Толпы их уверенным шагом идут,

с каждым днем продвигаясь вперед,

А прекрасный душою, изгнанный в дальний край,

отходит-отдаляется.

 

Эпилог:

Вдаль я смотрю блуждающим взглядом,

Когда же настанет время,

чтобы вдруг да возвратился? 

Птицы, улетев, возвращаются в родные места,

Лиса умирает, обязательно лежа головой к родимому холму. 

Воистину не по своей вине

был наказан и сослан,

Как - днем ли, ночью ли -

смогу позабыть о столице Ин?

 

Комментарий и Примечания М. Е. Кравцовой

Принятый перевод названия - "Плачу по столице Ин" - опирается на версию, что это произведение посвящено захвату чуской столицы г. Ин армией Цинь в 278 г. до н. э (21-й год правления Сян-вана). Считается, что в начальном четверостишии предельно эмоционально повествуется о паническом бегстве населения из города, включая двор и самого Сян-вана. Впервые "Ай Ин" соотнес с этой трагедией Ван Фу-чжи, который, весьма вероятно, был потрясен падением Пекина и гибелью империи Мин. Ван И считал "плач о столице" аллегорией ссылки Цюй Юаня (при Хуай-ване). Согласно Чжу Си, "Ай Ин" обобщенно посвящен страданиям людей, живших во времена неправедного правления. Ван Юань решил, что речь идет о переносе столицы в Шоучунь при Каолэ-ване (241 г. до н. э.) и поэт оплакивает отказ от древней столицы. Цинские книжники также не поддержали версию Ван Фу-чжи. Наибольшее распространение получила точка зрения Цюй Фу, Цзян Цзи, Ху Вэнь-ина о создании "Ай Ин" после изгнания Цюй Юаня при Сян-ване. Действительно, в произведении отсутствуют какие-либо батальные мотивы и упоминания о вторжении, а в "Эпилоге" однозначно повествуется о переживаниях человека, находящегося в ссылке. К версии Ван Фу-чжи вновь обратились в первой трети прошлого века (во многом благодаря изысканиям Ю Го-эня), и она утвердилась в гуманитарной науке КНР в 1950-1980-х гг. (Вэнь Хуай-ша, Го Мо-жо, Ма Мао-юань, Цзян Лян-фу). Сегодня исследователи все настойчивее возвращаются к тому, что "Ай Ин" был создан в начале ссылки Цюй Юаня при Сян-ване (Ван Цзя-синь, Линь Цзя-ли, Тан Бин-чжэн, Чжоу Бин-гао).

В тексте преобладает шестисловный поэтический размер, по рифме текст (не считая "Эпилога") распадается на 13 четверостиший и одно восьмистишие. Выделяют два (Ван Цзя-синь, Чжоу Бин-гао) или три (Тан Бин-чжэн) смысловых раздела.

Примечания:

С т о  с е м е й - принятый перевод категориального термина бай син (百姓), которым обычно обозначали весь народ (жителей государства). Однако он мог употребляться и в значении "сто чиновников" (бай гуань 百官), то есть прилагаться к социальной элите общества, а здесь - указывать на аристократию Чу. В строке вероятен намек на неправедные наказания, которым были подвергнуты представители правящих кругов.

М е с я ц  с е р е д и н ы  в е с н ы - литературное переложение календарного названия второго весеннего месяца (чжунчунь 仲春); то было принятое время сватовства и свадеб, поэтому не исключено, что в предыдущей строке сказано о семейной разлуке (из-за ссылки супруга) или о расставании самого поэта с домочадцами.

Ц з я н с я. - В оригинале: цзян ся 江夏. Основные толкования: 1) вариативное название (от трактовки Ван И) реки Сяшуй (夏水, проистекала из Янцзы и впадала в реку Хань), что подтверждено многими источниками (Хун Син-цзу, Хуан Лин-гэн); 2) тут названы Янцзы и Ся-шуй (Чжу Си, Го Мо-жо).

Г о р о д с к и е  в о р о т а. - В оригинале: го мэнь (國門 "государственные ворота"), что понимают как городские ворота (от толкования Ван И).

Г л я д я  н а  в ы с о к и е  к а т а л ь п ы. - Катальпы (цю 楸) высаживали вдоль трактов или над могилами.

Д р а к о н ь и  в р а т а - Лунмэнь 龍門; считается названием восточных городских ворот Ин.

К н я з ь  Я н - Ян-хоу 陽侯, по комментарию Ван И, "божество больших волн" (大波之神). Предание о Ян-хоу приведено в "Хуайнань-цзы" и "Фэн су тун и" (на что сослался Хун Син-цзу). Это владетель Линъяна 陵陽, который или случайно утонул или, будучи обвиненным в преступлении, покончил с собой, бросившись в Янцзы, после чего стал духом, способным вздымать речные волны.

З а д е р ж а в ш и с ь  у  Л и н ъ я н а. - В оригинале: дан лин ян 當陵陽, смысл неясен (Чжу Си). Основные альтернативные толкования: 1) Линъян есть топоним, обозначающий реальную, но неизвестно где расположенную местность, или же легендарное место обитания бессмертного Линъян Цзы-мина (陵陽子明); 2) здесь говорится (от суждения Ван Юаня) о преодолении (усмирении, дан) волн, поднятых Князем Ян.

П о ч е м у  ж е  н е  в е д а л и. - В оригинале: цэн бу чжи 曾不知. В древних словарях утверждается (как суммировал Го Пу), что иероглиф цэн (曾 "некогда", "как-то раз") в позиции перед глаголом в чуском и других южных говорах употреблялся в качестве междометия цзы (訾 "эй!", "ох!") или вопросительного слова хэ (何 "как же?", "почему?"). Последнее выглядит предпочтительнее, так как создает параллельную грамматическую конструкцию со следующей строкой двустишия. По мнению Чжу Си, поэт говорит о недальновидности государей Чу, не предвидевших угрозы гибели страны.

Ч т о  д в о р ц ы  п р е в р а т я т с я  в  х о л м ы. - В оригинале: ся чжи вэй цю 夏之為丘. Иероглиф ся 夏 понимают либо в значении (от толкования Ван И) "большой дворцовый чертог" (да дянь 大殿), либо (толкование Чэнь Ди) в качестве названия реки Ся, но с различными прочтениями всей строки. В том числе: намек на пересыхание Сяшуй, протекавшей по восточной границе метрополии Чу, что служит метафорой гибели царства (Лю Мэн-пэн); наделение строки максимально глубоким философским смыслом (радикальность происходящих в мире перемен) - "...не знал, что река Ся станет холмом" (Чжоу Гун-чэн).

П а р а  в о с т о ч н ы х  в о р о т. - Согласно суждению старых книжников (начиная с Ван И и Чжу Си), здесь сказано о двух городских воротах, что полностью подтверждают остатки отождествляемого с Ин городища Цзинаньчэн: к проходу в городской стене вели ворота над крепостным рвом.

Н ы н е  у ж  д е в я т ь  л е т... - Сторонники версии создания "Ай Ин" во время последней ссылки Цюй Юаня используют эту строку для вычисления даты его гибели, как это сделал и Го Мо-жо (278 г. до н. э.). Если же допустить, что девять лет пошло с момента завоевания столицы Ин, то Цюй Юань покончил с собой не ранее 269 г. до н. э.

В ы с т а в л я ю т  и х  н е  п и т а в ш и м и... - Принята точка зрения, что здесь содержится намек на критические отзывы о Яо и Шу-не, нередкие (как и о Сяском Юе) в не конфуцианских сочинениях. Так, в "Чжуан-цзы" и "Люй ши чунь цю" варьируется постулат: "Яо имел репутацию немилосердного человека" (堯有不慈之名), который почти дословно воспроизведен в "Ай Ин". Принято считать, что критики образа Яо имели в виду лишение им сына права престолонаследия. Шуня же обвиняли в непочтительности к отцу в связи с его женитьбой на дочерях Яо.

Л и с а  у м и р а е т... - По поверью, лиса умирая, ложилась головой к холму в сторону норы, где она родилась.

Скорблю, что налетевший вихрь

вздымает душистые травы.

Сердце в смятении от несправедливости,

все внутри истерзано.

Среди сущего есть малое,

да рушит жизнь,

Среди звуков есть скрытые,

да зачинают запев.

Почему же Пэн Сянь вдруг

пришел на ум?

О твердости его устремлений,

никогда не забудут!

Те, кто десять тысяч раз изменяют свои чувства,

разве смогут его затмить?

Чья пустозвонная фальшь

способна существовать столь же долго? 

Птицы и звери кричат, скликая стаи,

Но травы, оказавшись рядом с сухостоем,

не благоухают.

Рыба облачается в чешую, чтобы выделиться,

А водяной дракон таит свой узорчатый блеск. 

Поэтому осот и пастушья сумка

не растут на одном поле,

Орхидея и ангелика в потаенных местах

в одиночестве благоухают.

Лишь превосходный человек всегда прекрасен -

Во все времена до скончания веков

блюдет себя.

Самых возвышенных далей

мои устремления пусть достигнут,

С печалью смотрю на плывущие облака -

вольные-превольные.

Неколебимо-высокие устремления

вызывают такие чувства,

Что украдкой сочиняю оды и стихи,

дабы их прояснить.

 

Да, превосходный человек

обречен на переживания в одиночестве,

Срывает поллию, ломает ветви перечного дерева,

украшая свое пристанище.

Ох, как горько-горько всхлипываю-вздыхаю,

В одиночестве-уединении пребывая,

все думаю-размышляю.

Плач перемежается рыданиями,

струятся-катятся слезы,

От дум никак не уснуть -

и так до рассвета.

Закончится долгая ночь -

длинная-предлинная,

Попытаюсь унять эту скорбь,

да она не уходит.

 

Придя в себя, отправляюсь бесцельно скитаться.

Брожу-скитаюсь, пытаясь сдержаться.

Но по-прежнему от терзаний тяжело вздыхаю,

страдаю-печалюсь,

Дух настолько удручен, что никак не уняться. 

Так сплету же думы и эмоции

в шнуры для поясной подвески,

Свяжу тоску и горести,

сделав из них панцирный нагрудник.

Сломаю дерево Жо,

чтобы заслониться от солнечного сияния,

Последую за ураганным ветром,

куда бы он ни направился.

 

Что творится вокруг меня -

вообще не вижу,

Сердце бьется-колотится -

как варится в кипятке.

Привожу в порядок подвески и полы плахты,

пытаясь унять устремления,

Растерянный, подавленный-разочарованный,

все же продвигаюсь вперед.

 

Годы несутся-мелькают,

словно скатываются с горы,

Отпущенное мне время тоже шаг за шагом

приближается к концу.

Сыть и копытень засыхают,

их стебли жухнут,

Аромат пропал, и их заросли уже негусты.

 

Печально, что от дум и эмоций

никак не избавиться, -

Вот доказательство, что эти речи

не надо считать легкомысленными.

Уж лучше преждевременно умереть,

исчезнув в потоке,

Не вытерпев этой постоянной тоски.

 

Осиротевший сын, вздыхая, утирает слезы,

Сосланный служивый, отбыв, не возвращается.

Кто еще способен думать, не скрывая своих мыслей,

И просветить в услышанном о Пэн Сяне? 

 

Взобравшись на каменистую гору,

взираю вдаль,

Дорога, уводящая в дальние дали,

пустынна-безмолвна.

Забрался туда, где ни тени, ни эха,

Слушаю, наблюдаю, размышляю, -

бесполезно.

 

Тоска разрастается-нарастает -

абсолютно безрадостно,

Пребываю в тревоге-волнении -

не в состоянии отрешиться.

Сердце в узде и сбруе - не освободить,

Дыхание сбито-сдавлено,

само собой как узлом перехвачено.

 

Просторы протяженные, необъятно-обширные, бескрайние,

Заросли буйные, хаотично-беспорядочные, бесформенные.

Среди звуков есть скрытые,

но друг с другом резонируют,

Среди сущего есть чистое,

но не удается использовать.

 

Дорога далека, стелется-простирается -

невозможно измерить,

Думы глубоки, тянутся-длятся -

невозможно унять.

От тоскливой унылости-уныния

постоянно в скорбях,

Скитаюсь во мраке-тьме -

и радости не испытать.

Оседлаю же огромную волну

и помчусь вслед за ветром,

Восприняв завещанное Пэн Сянем.

 

Поднимаюсь на высокие скалы,

крутые и обрывистые,

Останавливаюсь на пике-вершине радуги-девы. 

Касаюсь синего мрака,

расстилаю яркую пятицветную дугу,

И вот так - стремительно-быстро,

касаюсь неба.

 

Пью легкую прохладу прозрачной росы,

Глотаю обильно выпадающий густой иней. 

Прислонясь к пещере, в которой рождается ветер,

сосредоточиваю дыхание,

Внезапно повалившись на бок,

просыпаюсь в неимоверной печали-тоске.

 

Единым махом вознесся на Куньлунь,

вглядываюсь в расстилающийся внизу туман,

Скрылся в горах Миньшань,

где чисты речные воды. 

Восхищаюсь плеском-перекатыванием

бурного течения

Слушаю звук волн -

плещутся-рокочут.

 

Мысли в смятении, невнятны-перемешаны -

не привести в порядок,

В сумбуре, хаотично-беспорядочны -

не распутать.

Уклониться бы от этого роя-мелькания -

да не удается,

Умчаться в далекую даль -

да где остановиться?

Воды несутся, бурлят-клокочут

сверху и снизу,

Как крылья качаются-плещутся

слева и справа.

Разливаются, крутятся-бегут

спереди и сзади,

Вздымаются и опускаются

согласно урочному ритму.

 

Взираю, как следуют друг за другом

пламя и жар,

Наблюдаю, как скапливаются

дымка и влага.

Горюю, что иней и снег

одновременно выпадают,

Слушаю, как волны прилива

бьются друг о друга.

Вбираю сияние-блеск светил

восходящих и заходящих,

Использую изогнутый хлыст

из колючего терновника.

Ищу то место, где хоронился Цзе-цзы,

Смотрю на следы изгнанного Бо И.

В сердце лелею эти моральные нормы -

никогда не отброшу,

Запечатлеваю эти устремленья -

не добиваюсь иного.

 

Скажу в заключение:

Я горюю о том,

на что уповал в прошлом,

Со страхом-тревогой печалюсь о грядущем.

Плывя по Янцзы и Хуай, вплываю в море,

Следуя за Цзы-сюем, себя утешаю.

Взирая на острова и отмели великой реки,

Горюю о благородных поступках Шэньту.

Многократно увещевал государя,

но тот не слушал,

Нести столь тяжелый камень -

какая мне выгода?

Сердце печалью сковано -

не освободиться,

Думы тоскою полны -

не отрешиться.

 

Комментарий и Примечания М. Е. Кравцовой

Принятый перевод названия - "Злой вихрь", иероглиф бэй обычно принимают за определение к "вихрю" (хуэй фэн). В комментаторской традиции и в современном чуцыведении преобладает точка зрения, что бэй употреблен в глагольном значении: "откликается (гань 感) на вихрь" - в формулировке Ван Юаня. Чжу Си специально отметил, что название и первая строка вторят двустишию из "Чоу сы": "Горюю, что осенний ветер качает-колышет траву..." Многие книжники также подчеркивали, что речь идет именно об осеннем ветре. Широко распространена и точка зрения, что образ осеннего, безжалостного к растительности вихря есть метафора хулы и клеветы.

Преобладает шестисловный поэтический размер. Первую четверть текста образуют две строфы из 20 и 8 строк, далее следуют девять четырехстрочных строф, строфа из восьми строк и еще три четырехстрочных строфы. Повествование завершают строфа из восьми строк и две десяти-строчные строфы. Последняя из них выделена в подобие "Эпилога" посредством введения слова юэ (曰 "скажу", "скажу в заключение"). Выделяют два (Чжоу Бин-гао), три (Тан Бин-чжэн) или семь (Ван Цзя-синь) смысловых разделов.

Точка зрения о том, что "Бэй хуэй фэн" является самым страстным по психологическому накалу произведением из цзю чжан, вполне справедлива. Данное произведение также демонстрирует исключительно богатый и изощренный поэтический язык, смело обыгрывающий или смешивающий предметные и метафорические (аллегорические) смыслы образов. Однако подобная творческая дерзновенность максимально затрудняет понимание повествования. Подавляющее большинство отдельных слов, строк и двустиший имеют многочисленные и чаще всего противоречивые толкования, некоторые из них отмечены в примечаниях. Поэтому любой вариант литературного переложения текста неизбежно оказывается условным.

Примечания:

С р е д и  с у щ е г о е с т ь... - Перевод выполнен на основании интерпретации Цзян Тянь-шу.

В о д я н о й  д р а к о н - цзяо лун 蛟龍; почитался божеством (шэнь 神) отдельных водоемов и водной стихии в целом и мыслился имеющим змеевидную внешность и тело, покрытое рыбьей чешуей. Велика вероятность, что его образ восходит к крокодилу (аллигатору). Многочисленны книжные истории о ловле людьми и убийстве цзяо (его мясо съедали или засаливали). То есть речь идет о том, что дракон-цзяо, стремится, в отличие от рыб, таить блеск своей чешуи, чтобы не попасться на глаза рыбакам.

П р е в о с х о д н ы й  ч е л о в е к. - В оригинале: цзя жэнь 佳人, что в поэтическом языке служило синонимом мэй жэнь (美人 "красивый / прекрасный человек"), обозначая том числе красавицу. По мнению Ван И, здесь имеется в виду правитель, по мнению Чжу Си - автор произведения (Цюй Юань), по мнению Ван Юаня - абстрактный "благородный муж".

С а м ы х  в о з в ы ш е н н ы х  д а л е й... - Распространена точка зрения (Линь Юнь-мин, Цзян Цзи, Тан Бин-чжэн), что в этом двустишии содержится намек на грезы поэта вознестись в небесный мир.

П р и д я  в  с е б я. - В оригинале: у (寤 "проснуться"). Но так как выше говорилось о бессонной ночи персонажа, его нередко (Ван Юань, Цзян Лян-фу) трактуют как цзюэ 覺 - этот иероглиф передает идею пробуждения, но с оттенком "очнуться", "прийти в чувство", либо (Вэнь Хуай-ша, Тан Бин-жэн) - в смысле "протрезветь" (цзюэ син 覺醒).

Э т и  р е ч и. - В оригинале цы янь 此言. Основные альтернативные толкования: 1) "оправдания" (明己之詞) поэта (Ван И); 2) клевета (呰言 / 訾言, Вэнь Хуай-ша); 3) предшествующий текст произведения (Ван Юань, Цзян Цзи, Ма Мао-юань, Цзян Тянь-шу).

У с л ы ш а н н о е  о  П э н  С я н е... - Основные интерпретации строки (彭咸之所聞): "то, что слышал о Пэн Сяне" (Линь Юнь-мин, Цзян Цзи, Цюй Фу); "то, что услышал от Пэн Сяня" (Ван Фу-чжи, Ху Вэнь-ин, Лю Мэн-пэн); "то, что услышал Пэн Сянь" (Цзян Лян-фу, Цзян Тянь-шу).

О с е д л а ю  ж е  о г р о м н у ю  в о л н у... - Хотя это двустишие объединено рифмой с предшествующими шестью строками, многие современные исследователи полагают, что оно было частью утраченной четырехстрочной строфы (Вэнь И-до, Цзян Лян-фу), либо же ошибочно интерполировано в текст произведения (Ван Сы-юань). Между тем оно задает сюжетный поворот в сторону перехода к повествованию о фантастическом путешествии персонажа.

Р а д у г а - д е в а...  я р к а я  п я т и ц в е т н а я  д у г а... - "вторичная радуга" (цы ни 雌蜺, "радуга-самка") и основная радужная дуга (хун 虹), см. примечания к переводу "Юань ю".

П ь ю  л е г к у ю  п р о х л а д у... - В этом четверостишии использована специфическая лексика, передающая эзотерические дыхательные практики.

М и н ь ш а н ь 㞶山 / 岷山 - горы на стыке совр. пров. Сычуань и Ганьсу, которые считались местом истока Янцзы.

М ы с л и  в  с м я т е н и и... - Это двустишие считают (Цзян Цзи, Вэнь И-до) посвященным речным водам, пейзажу в целом (Ван Фу-чжи), политике Чу (Хун Син-цзу). Я следую точке зрения (в том числе Цзян Лян-фу), что здесь говорится о мыслях персонажа.

Ш э н ь т у - Шэньту Ди (申徒狄), сановник царя-тирана Чжоу-синя. Пы-тался его увещевать, но, убедившись в тщетности своих усилий, утопился.

С печалью вспоминаю, каким доверием

пользовался в былые дни:

Получал повеленья-указания

восславить наши времена.

Превозносил заслуги предков,

дабы они озаряли народ,

Прояснял неясности-неточности

в законах и нормах.

Государство было богатым и сильным,

законы утвердились,

Полностью доверяли честному слуге -

ежедневно лишь радовался.

Государственные секретные дела

надежно хранил в сердце,

Даже если допускал проступки-упущенья -

не наказывали.

Сердцем чистый и благородный,

не разглашал секретное,

Но столкнулся с клеветниками,

завидовавшими ему.

Государь воспылал гневом к честному слуге,

Не стал выяснять-разбираться -

справедливы иль нет обвинения.

Хулители заглушили-затемнили

государя слух и проницательность,

Пустозвонством ввели его в заблуждение.

Ничего не проверив сличением фактов,

Подальше отослал честного слугу,

перестав думать о нем.

Поверил мути-грязи клеветников-льстецов,

Распалившись гневом, потерял над собой контроль. 

Как случиться могло, чтобы честный слуга

совершенно безвинно

Пострадал от наветов-хулы, осужденью подвергся?

Устыдились его лучезарно-сияющей искренности-верности,

Но и в отшельничестве-уединении

он их сберег.

 

Приблизился к темным пучинам Юань и Сян,

И, себя обуздав, бросился в глубокий поток.

Пусть сгинет тело, пресечется известность,

Печалится лишь, что обманутый государь

так и не прозреет.

Государь утратил мерило, не вникает в дела,

Сделал так, что благоухающие травы

оказались в болотной глуши.

Как выразить чувства,

проявить свою искренность?

Лучше покончить с собой,

чем существовать бесполезно.

Государь, одинокий и обманутый,

от всего закрытый-сокрытый,

Сделал так, что честный слуга

оказался не нужным.

 

Слышал, что Байли был пленником,

И Инь стряпал на кухне,

Люй Ван разделывал туши в Чаогэ,

Нин Ци распевал песни, кормя быков.

Не встреть они Чэн Тана и У-вана,

князей Хуаня и Му -

В те времена кто бы о них поведал

и распознал бы их?

 

А вот правитель У поверил клеветникам,

не разбираясь в сути дела,

У-цзы погиб,

и он затем горевал о содеянном.

Цзе-цзы уж на что был предан,

а сгорел как сухое дерево.

Вэнь-государь, очнувшись,

на поиски бросился,

Да пришлось посмертно пожаловать гору Цзешань,

объявив ее запретной, -

Такое вот воздаяние изобилию-обширности

его великой добродетели.

 

Задумываются о стародавнем близком друге,

Когда в траурном платье оплакивают его.

Кто-то предан и искренен,

а погибает, сохраняя принципы,

Кто-то лжив и двуличен,

а государь в нем не сомневается:

Не пытаясь вникнуть, проверить на правдивость,

Внемлет пустым словесам клеветников. 

Если благовонные и сорные травы

переплелись в беспорядке,

Кто может за ночь - до рассвета,

разделить их?

Почему благовонные травы гибнут так рано?

Стоит лишь легкому инею ниспасть

без предупреждения.

Воистину, государь "слушает, но не понимает",

ибо отрезан, обманут,

Использует клеветников и льстецов, -

день ото дня преуспевают.

 

С давнишних времен завидовали истинным мудрецам,

Говоря, что базилик и поллия

не могут быть поясными подвесками.

Завидовали аромату-благоуханию истинной красоты:

Как Матушка Мо, распутная, собой любовались.

 

Обладай хоть прекрасной внешностью Си Ши,

Клеветники-завистники, втершись в фавор,

тебя собою заменят.

Хочу изложить свои чувства,

дабы обелить свое поведение:

Если и совершал проступки-ошибки,

то не намеренно,

Разница между моей правдивостью и оговорами,

коли вглядеться, день ото дня все яснее, -

Как скопленья созвездий, расставленных в ряд.

 

Правя лихими скакунами, мчаться-нестись

Без поводьев и удил - на себя навлечь несчастье. 

Правя плотом, лишь для заводи годным,

идти по течению

Без лодки, без весел -

сам собой опрокинешься в воду. 

Спиной повернувшись к законам и нормам,

править, как самому приспичило,

Сравни с такими примерами, -

не будет отличий.

Уж лучше безвременно сгинуть,

исчезнув в потоке:

Боюсь, что несчастья и беды еще возрастут.

Не закончив свои словеса,

брошусь в пучину,

Лишь печалясь, что обманутый государь,

так и останется в неведении. 

 

Комментарий и Примечания М. Е. Кравцовой

Принятый перевод названия - "Печалюсь об ушедших днях", "Мне жаль ушедших дней". Предложенный вариант опирается на начальное двустишие, где сочетание ван жи 往日 явно употреблено в смысле "былые, прежние дни", когда литературный герой пользовался августейшим доверием. Преобладает шестисловный поэтический размер, по рифме разбивается на восемь строф (от четырех до 22 строк). Выделяют три (Тан Бин-чжэн, Чжоу Бин-гао) или шесть (Ван Цзя-синь) смысловых разделов.

Примечания:

Б а й л и - Байли Си (百里奚 VII в. до н. э.), советник циньского Му-гуна. Был сановником во владении Юй (虞, в совр. пров. Шаньси). Владение завоевало княжество Цзинь, Байли Си пленили и отправили в Цинь в составе свиты невесты Му-гуна. По пути он попытался бежать и попал в плен к чусцам. Му-гун, наслышанный о мудрости Байли Си, выкупил его за пять бараньих шкур. Как только Байли Си доставили в Цинь, Му-гун сделал его своим советником, дав ему, правда, несколько ироничное прозвание "У-гу дафу" (五羖大夫 "Вельможа за пять бараньих шкур").

И  И н ь  伊尹, Л ю й  В а н  呂望, Н и н  Ц и  甯戚 - см. примечания к переводам "Тянь вэнь" и "Ли сао".

У - ц з ы  伍子- чуский аристократ У Цзы-сюй (伍子胥).

Ц з е - ц з ы  介子 - Цзе Цзы-туй 介子推, о котором повествуется (с некоторыми расхождениями) во многих сочинениях, в том числе в "Чжуан-цзы» (цз. 29). Был свитским цзиньского княжича Чун-эра 重耳, вынужденного бежать из родного княжества. Сопровождал его в скитаниях, отрезал себе ногу, чтобы спасти беглеца от голодной смерти. Чун-эр, став правителем Цзинь (Вэнь-гун 文公 на троне 636-628 до н. э.), щедро наградил всех, кто ему помогал, но забыл о Цзе Цзы-туе. Тот, обиженный, удалился в горы, а когда Вэнь-гун бросился его искать, обнял дерево и поджег себя. Гору, где он погиб, Вэнь-гун назвал его именем (Цзешань 介山, пров. Шаньси) и запретил людям подниматься на нее.

"С л у ш а е т ,  н о  н е  п о н и м а е т". - Такая же фраза (цун бу мин 聰不明) содержится в "И цзине" (на что указывает большинство комментаторов и исследователей).

П о л л и я - см. примечания к переводу "Сян-фужэнь".

М а т у ш к а  М о - Мо-му 嫫母, одна из жен Хуан-ди, считается уродливой.

С и  Ш и  西施 - легендарная красавица, которую правитель царства Юэ (Гоу-цзянь 勾踐, на троне 496-464 до н. э.) отправил царю У, чтобы та отвлекла его от государственных дел.

Пристрастием к увещеваниям

навлек на себя страдания,

Изливая тоску, выражаю чувства.

Если сочтут, что не из-за преданности вещаю,

Укажу на лазурное небо, -

пусть рассудит по справедливости.

 

Пусть прикажет Пяти владыкам

докопаться до сути,

Обяжет Шесть божеств проверить,

должен ли я понести наказание.

Предпишет духам гор и рек

выступить судьями,

Велит Гао-яо вслушаться,

сколь прямы мои речи. 

 

Со всею преданностью-искренностью,

служил бы государю,

Но отбившийся от стаи, -

что опухоль, бесполезен.

Отринул сладкозвучную лесть,

отвернулся от толпы,

Ожидая, что мудрый правитель

сам признает меня. 

 

Мои слова и поступки -

по оставленным ими следам можно проверить,

И чувства и манера поведения

они всегда неизменны.

Распознать себе истинного слугу

никому не дано, кроме господина,

Чтобы правильно оценить,

нет нужды отправляться куда-то далече.

 

Я всегда ставил на первое место служение государю,

себя самого - позади,

Чем и снискал у толпы придворных людишек

лютую ненависть.

Думал только о государе,

да не добился его понимания -

Вот толпа скопом и набросилась, как на врага.

 

Непреклонный сердцем, лишенный колебаний,

Только вот самого себя не умею защитить. 

Чаял быстро приблизиться к государю,

да не удостоился его внимания, -

Оказался на пути, накликающем беды.

 

Из тех, кто думает о государе,

нет никого преданнее меня:

Напрочь забываю

о ничтожности должности и бедности.

Служил бы государю без малейшего двоедушия,

Никогда не выискивая к фавору прохода.

 

В преданности какая вина, -

за что понес наказание?

Это вовсе не то,

к чему сердце стремилось.

Поступал так, как не принято в стае,

из-за чего рухнул-упал,

Для толпы придворных людишек

стал посмешищем.

 

Сколько же вынес осуждений,

подвергался наветам-поклепам, -

Заикался, не в состоянии оправдаться. 

Чувства отныне обузданы-сдержаны, -

не достигают государя,

Он и сам одурманен,

некому образумить его.

 

Сердце подавлено-опечалено,

я пребываю в горестях-разочарованиях,

Никто не способен разобраться

в охвативших меня чувствах.

Пространные речи воедино связав,

не могу послать государю,

Мечтаю при встрече изложить по порядку свои устремленья, -

но нет мне дороги к нему. 

 

Отойду, храня безмолвие, -

никто меня не понимает;

Приближусь с громкими возгласами -

никто меня не слышит.

Лишь сильнее волнуюсь-сомневаюсь

от разочарований-огорчений,

Внутри беспорядочно-тоскливо

от переживаний-горестей.

 

Ночью мне приснилось, что вознесся в небеса,

Душа, полпути лишь миновав,

не смогла дальше плыть.

Я повелел бесприютному духу

истолковать этот сон,

Изрек: "Стремления ваши беспредельны,

но нет поддержки".

 

- Значит, окажусь в одиночестве,

буду выкинут-брошен?

Изрек: "О правителе можно думать,

но на него полагаться нельзя.

У толпы такой рот, -

клеветою расплавит металл,

Изначально, как вы, себя повести, -

накликать беду.

 

Обжегшийся похлебкой, дует на холодную пищу -

Почему бы не изменить все эти устремления?

Исполните же желание, позабыв о служебных ступенях,

вознестись в небеса,

Подобно тому, как недавно случилось во сне.

 

Толпа сановников, растерявшись в испуге,

былое выкинет из сердца:

Разве осмелятся вас принимать

за такого же, как они сами?

Желаемой цели достигнете,

пусть и другим путем:

Разве осмелятся вам предлагать

какое-то там содействие? 

 

Цзиньский царевич Шэнь-шэн

был почтительным сыном,

Отец же, поверив наветам,

его невзлюбил.

Прямой, несгибаемый, лишенный колебаний,

Гунь изо всех сил старался, но не преуспел".

 

Я, услышав, что, будучи верным,

вражду к себе вызываешь,

Опрометчиво счел

ошибкой такие суждения.

Но руку сломав девять раз,

сам целителем станешь,

Я теперь окончательно проникся,

что так все и есть. 

 

Дротики-стрелы уже подготовлены сверху,

Сети-силки уж давно расставлены снизу.

Раскинуты всюду законы-препоны

для услады правителю,

Хотел бы укрыться, да негде.

 

Желаешь потоптаться на месте,

удобный момент выжидая -

Боясь преумножить печали,

ошибку свершишь.

Желаешь лететь высоко

и гнездиться далеко,

Государь обязательно скажет:

"Да как ты посмел?"

 

Желаешь неистово бежать,

не разбирая дороги, -

Слишком тверды устремления,

себя мне не преодолеть.

Спина от груди отрывается,

их сочлененье болит,

Сердце унынием сковано,

изнемогает в тоске.

 

Толку магнолию, смешиваю с базиликом,

Измельчаю кору перечного дерева

для приготовления лепешек.

Сею гирчовник, сажаю хризантемы,

Рассчитывая, что весенним днем

сделанная из них мука заблагоухает. 

 

Боюсь, что правдивости моих чувств не поверят,

А потому снова и снова

о себе все разъясняю.

Возлюблю же превыше всего

уединенное бытие

И сосредоточусь в мыслях о том,

как удалиться от мира. 

 

Комментарий и Примечания М. Е. Кравцовой

Принятый перевод названия - "Печальные строки". По мнению Ван И, иероглиф си означает "пристрастие" (тань 貪), сун ("декламировать") - "рассуждения" (лунь 論). Последующие комментаторы акцентируют либо скорбность рассуждений поэта ("рассуждения, полные печали" 憫惜之論, Чэнь Ди), либо, что чаще, их назидательность ("жалея своего правителя, увещевает его" (惜其君而誦之, Хун Син-цзу), нередко принимая сун за синоним сун (訟 "обвинять", "осуждать", "жаловаться").

Преобладает шестисловный поэтический размер. По рифме текст распадается на четверостишия. Выделяют три (Тан Бин-чжэн), восемь (Ван Цзя-синь) и 12 (Чжоу Бин-гао) смысловых разделов.

Примечания

П я т ь в л а д ы к - у ди 五帝, здесь имеются в виду (по Ван И) Пять повелителей частей света.

Ш е с т ь б о ж е с т в. - В оригинале: лю шэнь 六 神. Возможно, божества четырех сторон света, верха и низа мирового пространства.

Г а о - я о - легендарный судья (см. примечания к переводу "Ли сао").

Б е с п р и ю т н ы й д у х. - В оригинале: ли шэнь 厲神. Основные альтернативные толкования: 1) "великий дух" (да шэнь 大神), способный вселяться в жреца (шама-на, медиума, Ван Фу-чжи); 2) образный титул какого-то божества: например, Повелителя Юга (Янь-ди, Ван Цзя-синь), происходившего, по легенде, из рода Ли-шань (Лишань-ши 厲山氏); 3) дух человека, которому некому приносить жертвоприношения: или умершего в раннем возрасте (Ван И), оставшегося без потомства (Ван Юань), или погибшего случайной смертью (Лю Мэн-пэн), или казненного (Хун Син-цзу, Тан Бин-чжэн). Это подтверждают и ханьские сочинения и манускрипты (Хуан Лин-гэн).

О  п р а в и т е л е  м о ж н о  д у м а т ь... - Одни книжники и исследователи ограничивают ответ "неупокоенного духа" этой строкой (Ван Цзя-синь), другие продлевают его на 14 строк (Чжоу Бин-гао) - по аналогии с монологами персонажей, наставляющих литературного героя "Ли сао".

Ш э н ь -ш э н 申生 - царевич, оклеветанный мачехой и покончивший с собой (см. примечания к переводу "Тянь вэнь").

Г у н ь - аллюзия на предание о Гуне, перекликающаяся со сказанным о нем в "Ли сао".

Думаю о красавице,

Утирая слезы, всматриваюсь в ожидании.

Сваха пропала, дорога непроходима,

Речей никак не связать для послания ей.

 

Из-за препон-преград волнуюсь-досадую,

Увяз-застрял так, что не выбраться.

До утра излагаю обуревающие чувства,

Устремления иссякают-спадают, ибо не с кем послать. 

 

Хочу послать эти речи вместе с плывущим облаком,

Но оно, встретившись с Фэн-луном,

не трогается дальше. 

С домой вернувшейся птицей

отправил бы эти строки,

Но она гнездится так высоко,

что трудно добраться.

 

Гао-синь, божественностью преисполненный,

Встретил Темную птицу

и с нею передал подарок. 

Хотел бы изменить свои принципы

и последовать пошлым нравам,

Да стыдно менять изначальные устои,

поступаться устремлениями. 

 

В одиночестве проводя годы,

в разлуке страдаю,

Жаль, что удрученное сердце

никак не переменится. 

Успокоить бы горести,

изучая, как обрести долголетие,

Но как измениться-перемениться,

чтобы стать таковым?

 

Знаю, прежняя колея ни к чему не приведет,

А все не меняю направление. 

Повозка уже перевернулась, кони упали,

Ковыляя в одиночестве, все переживаю

об этой иной дороге.

 

Взнуздав лихих скакунов, их опять запрягу,

Цзао-фу для меня пусть ими правит. 

Но топчутся на месте, - не даю им мчаться:

Тяну время, выжидая благоприятный момент. 

Указав на западные извилины Бочжоу,

Рассчитываю в темноте сумерек их достигнуть. 

 

С приходом весны начинается год

И ясное солнце восходит все неторопливей.

Я собираюсь предаться праздным устремлениям,

тешась веселием,

Гулять вдоль Янцзы и Ся, унимая горести.

 

Рву в густых зарослях душистую ангелику,

Собираю на протяженных островах вечнозеленые травы. 

Жалею, что я не застал людей древности, -

С кем же мне наслаждаться

этими благоухающими травами?

 

Обрываю заросли горца,

разные дикие травы

Набрал для плетения поясных подвесок. 

Подвески получились настолько пышными,

что вокруг обвязался,

Но вскоре увяли и опали,

пришли в полную негодность. 

Буду ж бесцельно бродить,

чтобы развеять печаль,

Наблюдать, как меняются обычаи

обитателей юга. 

Нежданная радость, появившись в сердце,

Меня полностью охватит -

и большего нечего ожидать. 

 

Душистые и сорные травы

переплелись в беспорядке,

Но истинно благовонные цветы

изнутри источают аромат.

 

Их много-премного, вдаль простираются,

Наполнены ароматом внутри - и вовне источают.

Чувства и природные свойства,

уверен, можно сберечь,

Пусть пребываешь затворником -

услышат о твоих творениях.

 

Повелеть бы фикусу стать посредником,

Да боязно подниматься на цыпочки,

лезть на дерево.

Понадеяться бы, что лотос будет сватом,

Да боязно подбирать подол плахты,

мочить ноги.

 

О том, чтобы подняться ввысь, я даже не говорил,

Но и вниз спуститься я не смог.

Посему я себя не облачал в суетные одеяния,

Однако топтался в сомнениях-колебаниях.

 

Полностью следовал прежде начертанному,

Никогда не изменяя этого мерила.

Но по воле судьбы пребывая во мраке,

я вот-вот лишусь сил,

А так хочется, чтобы ясное солнце

никогда не зашло.

 

В одиночестве бреду-плетусь, на юг держа путь,

А в мыслях - былые деяния Пэн Сяня.

Комментарий М. Е. Кравцовой

Принятый перевод названия - "Думаю о любимом человеке" отражает его традиционную интерпретацию (начиная с толкования Ван И) как иносказательного повествования, отражающего думы Цюй Юаня о Хуай-ване. В произведении действительно смешиваются указанные выше смыслы сочетания мэй жэнь. Но мотивы сватовства, откровенно перепевающие соответствующие эпизоды "Ли сао", позволяют перевести это сочетание как "красавица". Использованы преимущественно пятисловный и шестисловный поэтические размеры. По рифме текст состоит из 13-и четырехстрочных строф, одной шестистрочной, одной восьмистрочной строфы и завершается двустишием. Выделяют два (Чжоу Бин-гао), три (Тан Бин-чжэн), четыре (Ван Цзя-синь) смысловых раздела.

Цветущий буйно первый месяц лета,

Травы и деревья роскошно-густы.

Истерзанный бесконечной скорбью,

Стремительно следую в южные земли.

 

В глазах темным-темно,

Кругом очень тихо, молчаливо-беззвучно.

Унынием скован, изнемогаю в тоске:

Страдания от изгнания, да неизбывная нищета.

 

Унимаю чувства, пытаюсь приободриться,

От обиды на несправедливость надо бы отрешиться. 

Отеши квадрат до круга, -

Его природные свойства все равно не исчезнут.

 

Изменение изначального пути

Благородный муж презирает.

Эталонные линии проводили по отбивному шнуру, -

Истинно начертанное не изменить.

 

Внутренняя прочность, природная прямота -

Вот в чем великолепие великого человека. 

Если бы умелец Чуй не рубил топором,

Кто бы оценил, кривы или прямы удары?

 

Когда темные узоры находятся в темноте,

Слепцы говорят, что их не видно.

Ли Лоу бросал короткий косой взгляд,

Но те, кто с бельмом на глазах, считали его незрячим. 

 

Превращают белое в черное,

Меняют местами верх и низ.

Царственного феникса заперли в клетке,

А куры и утки порхают-танцуют.

 

Смешали нефрит и камушки,

Одной мерой их отмеряют.

Все людишки придворной клики грубы и ограничены, -

Вот никто и не знает, что во мне сокрыто.

 

Тяжелой ношей до предела нагружен,

Тону-застреваю, - никак не переправиться.

Храню за пазухой драгоценный нефрит, сжимаю самоцвет,

А нищий, ибо не знаю, как их показать.

 

Городские собаки лают стаей,

Облаивают для них странное. 

Отвергать лучших, сомневаться в выдающихся -

Таково поведение заурядных людей.

 

Творю внешне безыскусно,

но трудно вчитаться, что внутри,

Вот толпа и не понимает

мой дивный дар.

Обработанная и необработанная древесина свалена в кучу, -

Никто не знает, чем я обладаю.

 

Преумножаю человеколюбие, пестую справедливость,

Стремлюсь, чтобы они были в избытке.

Раз с Чун-хуа уже невозможно встретиться -

Кто поймет, как я существую?

 

И в древности так случалось,

что оставались без пары,

Но разве известно, почему?

Чэн Тан и Юй остались в далекой древности,

Столь дальней, что невозможно о ней размышлять.

 

Сдержав досаду, умерив негодованье,

Смиряю сердце, стремясь усилиться.

От страданий изгнанника не скроешься, -

Хочу, чтобы мои стремления и поступки

послужили примером потомкам.

 

Держа путь на север, остановился на ночлег:

Солнце блекнет-тускнеет, готовясь к закату.

Уймутся горести, утолятся скорби, -

Все они пресекутся лишь со смертью. 

 

Эпилог:

Полноводны-мощны Юань и Сян,

Порознь текут-струятся.

Долгая дорога мрачна и тяжела,

Путь далек и смутен.

Ох уж, эти стенания, печали и горести -

Вечные сокрушенные вздохи. 

В мире никто меня не понимает,

Людей сердца таковы, что им не откроешься. 

 

Храню природную простоту, объемлю искренние чувства,

Но в одиночестве, без пары. 

Раз Бо Лэ больше нет,

Горячего скакуна как оценить?

 

Всех людей жизнь такова,

Что у каждого бывают заблуждения. 

Если тверд сердцем, развиваю устремленья -

Мне чего бояться-страшиться?

 

Ох уж, эти терзания, пребывание в скорби, -

Вечные сокрушенные вздохи.

Мир мутен и грязен,

никто меня не понимает,

Людей же сердца таковы, что им не откроешься.

Зная, что смерти не избежать,

Хочу не цепляться за жизнь,

А ясно возвестить благородным мужам,

Что я такой же, как и они.

Комментарий и Примечания М. Е. Кравцовой

Иероглиф хуай 懷 определяет грудь, пазуху или, шире, - всю часть человеческого тела от шеи до подмышек, и имеет метафорическое значение "то, что человек держит в себе". Принятые варианты перевода названия произведения: "С камнем за пазухой", "С камнем в объятьях", которые проистекают из слов Сыма Цяня о том, что Цюй Юань "обнял камень" (бао ши 抱石) и бросился в Мило. Последующие книжники (в том числе Ван Фу-чжи) привели сказанное в "Ши цзи" в соответствие с иероглификой, образующей название произведения: не "обнял", а "положил за пазуху" (хуай), и не камень, а мелкие камушки или гравий (ша ши 沙石). Хотя, если вдуматься, не очень понятно, как именно можно насыпать гравий в верхнюю часть халата. Наибольшие сомнения вызывает местоположение произведения в "Цзю чжан", заставляющее сомневаться в том, что это предсмертное творение Цюй Юаня. Ван И обошел молчанием историю его создания и смысл названия, и на "Жизнеописание Цюй Юаня" сослался уже Хун Син-цзу. Первым в версии "Хуай ша" как предсмертного творения Цюй Юаня открыто усомнился Ван Юань. Попытавшись воссоздать маршрут скитаний поэта, он пришел к выводу, что иероглиф ша есть сокращение от названия управы Чанша (Чаншафу 長沙府), - так в древности называли г. Чанша. Иероглиф хуай употреблен в смысле гань 感 - это слово передает комплекс значений, воспроизводящих переживания и мысли, возникшие под впечатлением чего-то. Свое толкование Ван Юань мотивировал тем, что текст "Хуай ша" открывает зарисовка окружающей местности. Его суждение восприняли книжники, тоже сомневавшиеся в версии предсмертного творения (Ху Вэнь-ин), но с замечанием (Цзян Цзи), что местность, где возник г. Чанша, первоначально называлась Шату (沙土 "Песчаные земли"). Из исследователей первой половины прошлого века "классическую" историю создания "Хуай Ша" поддержал Вэнь И-до и развернуто оспорил Ю Го-энь - также через реконструкцию маршрута скитаний Цюй Юаня. Кроме того, он предложил понимать название как "воспоминания о Чанша" (懷念長沙). Версия предсмертного творения занимает господствующее место в современном китайском чуцыведении. Но мне лично убедительными видятся доводы Ван Юаня и его последующих сторонников, касающиеся не столько гипотетического пути следования поэта, сколько натянутости толкований названия, исходя из текста "Ши цзи". Помимо прочего в "Хуай ша" отсутствуют однозначные суицидальные мотивы. В произведении преобладают четырехсловный и пятисловный поэтические размеры. В нескольких случаях эвфоническая частица си употреблена внутри строки. Текст по рифме распадается на четверостишия. Выделяют три (Тан Бин-чжэн, Чжоу Бин-гао) или четыре (Ван Цзя-синь) смысловых раздела.

Примечания:

Ч у й 倕 - легендарный мастеровой времен Яо.

Л и  Л о у 離 婁 - легендарный персонаж, обладавший необыкновенно острым зрением, жил во времена Хуан-ди ("Мэн-цзы", цз. 7—8).

Л ю д и ш к и  п р и д в о р н о й  к л и к и. - В оригинале: дан жэнь (黨人, см. примечания к переводу "Ли сао").

Д р а г о ц е н н ы й  н е ф р и т... с а м о ц в е т... - В оригинале: цзинь 瑾 и юй 瑜, соответственно, термины, обозначающие редкостные сорта нефрита.

М о и  т в о р е н и я  в н е ш н е  б е з ы с к у с н ы... - В оригинале: вэнь чжи шу нэй 文質疏内. Иероглифы вэнь и чжи в дальнейшем образовали устойчивое сочетание со значениями "внешняя красота и внутренние качества", "наружность и сущность". Здесь может быть понято в качестве указания на красоту речей и поступков человека (言 行美好), за которыми скрываются (шу) внутренние (нэй) добродетели. Ван И предложил понимать вэнь в значении "литературный дар" (вэнь цай 文采). Развивая его толкование, Чжу Си предположил, что чжи, имеющее также словарное значение "простой", в данном случае означает "литературное творчество, лишенное внешней красивости" (其文不艶), а шу означает "оторванный от жизни" (юй ко 迂闊). Общий смысл строки: поэт говорит, что его произведения не отвечают эстетическим вкусам "толпы" и лишены привычного для нее содержания ("внутреннего").

Ч у н - х у а - Шунь.

О с т а в а л и с ь  б е з  п а р ы... - то есть совершенномудрые государи и мудрецы жили в разное время (Хун Син-цзу).

Д е р ж а  п у т ь  н а  с е в е р... - Относительно данного пассажа распространена точка зрения (Ван И, Чжу Си, Лю Мэн-пэн, Цзян Тянь-шу), что поэт стремится вернуться в столицу (родные места).

Л и ш ь  с о  с м е р т ь ю. - В оригинале: да гу (大故 "великая причина"), принятый эвфемизм смерти. Впервые употреблен в "Мэн-цзы" (цз. 5): фраза цзинь е бу синь чжи да гу 今也不辛至大故, произнесенная сыном скончавшегося правителя владения Тэн 滕: "Теперь меня постигло несчастье. В связи с великой кончиной (да гу) моего батюшки я бы хотел послать тебя к Мэн-цзы и спросить у него, как провести похороны..." (пер. В. С. Колоколова). Присутствие в этой фразе намека на самоубийство (по комментарию Хун Син-цзу) крайне маловероятно. Скорее уж, как это отмечают Ван Юань и его последующие сторонники, в ней улавливается идея неизбежности смерти и полного завершения эмоциональной жизни человека.

Б о  Л э 伯樂 - такое имя (прозвание) имели два персонажа, оба персонифицируют образ искусного возницы и тонкого знатока повадок лошадей: приближенный циского Му-гуна (穆公, на троне 659-621 до н. э) и сановника царства Цзинь, о ком сообщается в "Го юй" (цз. 15).

Иероглиф чжан 章, как его пояснил Ван И, означает "сочинять и прояснять". Подобрать для него адекватный европейский и русскоязычный литературоведческий термин практически невозможно. Правомерно воспользоваться словом "элегия", но с той оговоркой, что входящие в цикл произведения тяготеют по пространности повествования к поэме. 

В цикл входят "Си сун" ( 惜誦 "Пристрастие к увещеваниям", 88 строк), "Шэ Цзян" (涉江, "Переправляясь через Реку", 54 строки), "Ай Ин" 哀郢, "Плач о столице Ин", 66 строк), "Чоу сы" (抽思, "Излагал мысли", 86 строк), "Хуай ша" (懷沙 "Переживания в Песчаных землях", 84 строки), "Сы мэй жэнь" (思美人 "Думаю о красавице", 66 строк); "Си ван жи" (惜往日 "Печалюсь о былых днях", 76 строк), "Цзюй сун" (橘頌 "Гимн мандариновому дереву", 36 строк) и "Бэй хуэй фэн" (悲回風, "Скорблю, что налетел вихрь", 110 строк)

[Предложенные варианты переводов названий произведений аргументированы в примечаниях.]

Ван И утверждал, что все цзю чжан Цюй Юань сочинил в изгнании, но не уточнил во время какой именно из ссылок. Хун Син-цзу предположил, они были созданы после воцарения Сян-вана. Чжу Си первым усомнился в принадлежности цзю чжан к одному времени и, более того, допустил, что цикл составили уже при Ранней Хань из сохранившихся девяти творений Цюй Юаня. Попытки датировок цзю чжан составляют центральный сюжет изысканий книжников и исследователей. Через скрупулезный анализ текстов, особенно топонимов, ученые стараются уяснить маршрут передвижения персонажа, а также выявить нюансы его переживаний, которые могут так или иначе соотноситься с жизненными ситуациями Цюй Юаня и/или намекать на события времен правления Хуай-вана и Сян-вана. Диапазон полученных результатов впечатляет. Ограничусь несколькими примерами. По исчислениям Хуан Вэнь-хуаня, предпринявшего один из первых опытов датировки цзю чжан, "Си сун", "Сы мэй жэнь" и "Чоу сы" были созданы при Хуай-ване, шесть остальных произведений - при Сян-ване, но в таком порядке: "Шэ Цзян", "Цзюй сун", "Бэй хуэй фэн", "Си ван жи", "Ай Ин" и "Хуай ша". Ю Го-энь доказывал, что "Си сун" и "Бэй хуэй фэн" созданы в 16-й и 24-й год правления Хуай-вана (313 и 305 гг. до н. э.), соответственно. В первом из них критикуется разрыв дипломатических связей Чу с Ци, во втором - заключение нового союза с Цинь. Остальные цзю чжан Цюй Юань сочинил в последней ссылке, сначала - "Сы мэй жэнь" (в момент отбытия из столицы), а последними (предсмертные творения) - "Хуай ша" и "Си ван жи". Еще есть реконструкция Жэнь Го-дуаня, в которой "Цзюй сун" объявлено юношеским творением Цюй Юаня (приблизительно 323 г. до н. э.), "Си сун" датировано 313 г. до н. э., а "Чоу сы" и "Сы мэй жэнь" - 304-303 гг. до н. э.

Исследования в области формальных и стилистико-грамматических исследований чуских строф позволяют выделить в цикле две хронологические серии. Самую раннюю образуют "Ай Ин", "Шэ Цзян", "Чоу сы" и "Хуай ша", более позднюю - "Сы мэй жэнь", "Си сун", "Бэй хуэй фэн" и "Си ван жи". "Цзюй сун" оказывается вне обоих серий по причине литературной оригинальности.

Отдельные комментированные издания цикла относительно немногочисленны. В истории его научного изучения важное место принадлежит толкованиям Вэнь И-до.

[Переиздание: Вэнь И-до. Цзю гэ цзе гу, Цзю чжан цзе гу (聞一多。九歌解故. 九 章解故 Аргументированные разъяснения к "Девяти песням". Аргументированные разъяснения к "Девяти элегиям"). Шанхай, 1985. Переводы цикла на европейские языки: "The Elеgies" (Li sao. Р. 30-61), "The Nine Pieces" (Ch’u tz’u. Р. 152-190), "Neuf Declamations" (Élégies de Chu. Р. 116-138), "The Nine Hymns" (Verse of Chu. P. 35-58), "The Nine Elegies" (Chu ci. P. 120-193), "Nine Cantons" (Songs of Chu. P. 103-141). Современное комментированное издание: Ван Цзя-синь. Чу цы Цзю чжан цзи ши (王家歆。楚辭九章集釋 [Цикл] "Девять элегий" [из собрания] "Чуские строфы" со сводными толкованиями). Тайбэй, 2007. Мои переводы выполнены при участии научного сотрудника Института Восточных рукописей РАН к. и. н. Антона Эдуардовича Терехова.]

Между царственной Землей и августейшим Небом

самое чудесное дерево -

Мандарин прибыл и укоренился.

Получив повеление свыше не переселяться,

Произрастает в южном царстве.

 

Глубокие и прочные корни затрудняют перемещение,

Да и по своей природе незыблем. 

Зеленые листья и белые соцветия

Своим изобилием даруют радость.

 

Ярусы ветвей, острых и колючих,

Круглых плодов гроздья.

Зеленое с желтым переплелись в беспорядке,

Узорчатым совершенством сверкая. 

 

Плоды снаружи - насыщенно-желтые,

внутри - белые,

Словно хранят в себе Дао-Путь.

Изобильны, многочисленны, в красоте совершенны -

Пленительны, без малейшего уродства.

 

О ты, с младых лет стремящийся

К обладанию тем, что делает особенным,

Одиноко стоишь, не перемещаясь к другим деревьям -

Разве может не радовать? 

 

Глубокие и прочные корни затрудняют перемещение,

Живя в уединении, ничего не ищет,

Отстранившись от мира, в одиночестве утвердился -

В своей прямоте не плывет по течению. 

 

Затворив сердце, себя строго блюдет,

Никогда не допускает упущений-проступков.

Придерживается добродетели, лишен корысти,

Стоит в одном ряду с Небом и Землей. 

 

Хочу до скончания лет оставаться таким же

И быть его другом.

Целомудренно чист, не приемлет пороков,

Тверд, обладает моральными принципами.

 

Годами по возрасту, хотя еще юн, -

Может быть настоящим наставником.

Поступками сравнится с Бо И, -

Приму его себе за образец.

Комментарий и Примечания М. Е. Кравцовой

Принятый вариант перевода названия - "Ода мандариновому дереву". В предложенном варианте использовано исходное литературное значение термина сун 頌. Вместе с тем по содержанию "Цзюй сун" фактически зачинает относительно новый жанр сун, объединяющий произведения панегирического характера и определяемый как "славословие", "панегирик". Текст строго четырехсловный, эвфоническая частица си стоит в конце второй строки двустишия (после рифмующегося иероглифа), по рифме распадается на четверостишия.

Примечания:

З а т в о р и в  с е р д ц е. - В оригинале: би синь 閉心. Основные альтернативные толкования: 1) указание на "сердцевину" (синь 心) плода, покрытого кожурой (Ван Юань); 2) метафора: "отбросить желания" (捐欲, Ван И). Б о И 伯夷 - см. примечания к переводу "Тянь вэнь".

Сердце удручено-подавлено

от горестных мыслей,

В одиночестве протяжно вздыхаю

о нахлынувших терзаниях.

Думы тоскою полны -

не отрешиться,

Долго живу уже с тем,

что ночи становятся все длиннее.

 

Горюю, что осенний ветер

качает-колышет траву, -

Зачем же кружит столь неистово,

набрасываясь порывами?

Постоянно воспоминаю,

как часто гневался Ирис, -

Что особенно терзает

мое сердце грустью-печалью.

 

Хочется резко подняться

и устремиться-помчаться в столицу,

Но ведая, как людей обвиняют в ошибках,

себя усмиряю.

Собрав воедино потаенные чувства,

их выражаю в поэтических строках,

Дабы почтительно преподнести

прекрасному человеку.

 

Прежде государь обещал со мною искренне поговорить,

Сказал: "Сумерки - самое подходящее время для встречи".

Да вот посредине пути развернулся,

От меня отвернулся

по ему только ведомым причинам.

 

Кичился передо мной

своей красотой-миловидностью,

Бахвалился передо мной

своим совершенством-очарованием.

Со мной говорил,

но не верил моим словам,

Вероятно, из-за меня

впал в такой гнев.

 

Хотел, воспользовавшись случаем, себя оправдать,

Но сердце затрепетало от страха, -

и не осмелился.

Горюя о такой нерешительности,

уповаю приблизиться:

Сердце скорбит и терзается

в беспокойстве-волнении.

 

Все же, усмирив эмоции,

по порядку вещаю строки,

А Ирис, притворившись глухим, не слушает.

Разумеется, искренние люди не льстят,

И в результате толпы клеветников

меня принимают себе за угрозу.

 

Вначале - то, что я излагал,

государю было совершенно ясным,

Неужели к сегодняшнему дню

он все напрочь забыл?

Почему ядовитым снадобьем

считают правдивость-откровенность?

Лишь хочу, чтобы Ириса красота

могла воссиять.

 

Вспоминаю о Трех царях и Пятерых владетелей

как образцах для правления,

Указываю на Пэна Сяня как на пример для себя.

Тогда разве же будут пределы,

которых не достигнуть?

А потому самых далей достигшую славу о нас

трудно будет приуменьшить.

 

Добронравие не появляется откуда-то извне,

Слава не может возникнуть на пустом месте.

Кто, ничего не предприняв, вызовет отклик?

Кто, не посеяв, пожнет урожай?

 

"Малая песня" гласит:

Прекрасному человеку излагаю свои мысли

И днем и ночью - да его не исправить.

Кичится передо мной своей красотой-миловидностью,

Свысока относится к моим словам

и не слышит меня.

 

"Запев" гласит:

Вот птичка с юга

Прилетела гнездиться к северу от реки Хань.

Миловидна, очаровательна, прелестна и грациозна,

А в одиночестве остается в чужом краю.

Сиротлива, одинока, не примыкает к стае,

И нет хорошей свахи рядом с ней.

Путь домой долог-далек,

с каждым днем обо мне забывают все прочнее:

Мечтал объясниться, да не удалось.

Всматриваясь в северные горы, лью слезы,

Приблизившись к текущему потоку,

тяжело вздыхаю.

 

Уповал на краткость ночей

первого месяца лета, -

Почему же время с вечера до рассвета

тянется, словно год?

Все думаю, как длинна-далека дорога в Ин -

Душа за одну ночь девять раз туда уносилась.

 

Ох, не ведаю, извилистой или прямой будет дорога,

На юг ориентируюсь по луне и скоплениям звезд.

Хотел бы отправиться кратчайшим путем -

не удается отыскать.

А душа, зная дорогу,

Снует то туда, то сюда.

 

Зачем моя божественная душа

столь честная и прямая?

У других людей сердца не такие,

как мое сердце.

Принципы ослабели, сваха не добралась,

Вот и не знают, как я теперь существую.

 

Эпилог:

 

Длинные отмели, стремительный поток,

Плыву против течения речных глубин.

Взволновано озираясь, следую на юг, -

Пока что и это отрада для сердца.

 

Каменные кручи, высокие и величественные,

Встали препоной моим чаяниям.

Переберусь, обогну - тверд в устремлении,

Следую, сосредоточившись, продвигаюсь вперед.

 

Вновь засомневавшись-заколебавшись,

Заночевал в Бэйгу.

Горестные мысли опять обуревают -

Здесь в замешательстве остановился.

 

Печально вздыхаю, горько стенаю -

Душа предается думам о далеком.

Но дорога в Ин далека, пребываю в уединении,

И нет того, кто стал бы свахой.

 

Высказывая мысли, сочиняю сие творение,

Дабы хоть как-то спасти себя от тоски.

Скорбящему сердцу никогда не достичь цели...

Эти речи кому поведаю?

Комментарий и Примечания М. Е. Кравцовой

Принятый перевод названия - "Думы". Предложенный здесь вариант опирается на суждение Хуан Вэнь-хуаня, что в нем предвосхищен мотив стремления поэта "изложить по порядку свои мысли". Есть также точка зрения (от толкования Ван Фу-чжи), что иероглиф сы в данном случае употреблен в значении "чувства" (цин 情), а название означает "выражать свои эмоции". Произведение обладает сложным композиционным и метрическим строением. Кроме пространного "Эпилога" (преимущественно четырехсловный поэтический размер), в текст введены два специфических композиционных фрагмента: "Малая песня" - "Шао гэ" (少歌, "Чжан цзюй") или "Сяо гэ" (小歌), 4 строки, и "Запев" ("Чан" 倡) [Этот иероглиф является термином, обозначающим исполнителей представлений ("актеров"). Считают, что он замещает иероглиф чан (唱 "запевать", "вести мелодию голосом").] - из одной 10-ти строчной строфы и трех четырехстрочных. Наиболее принята точка зрения, что оба фрагмента имитировали произведения песенной лирики, присущие, возможно, чускому песенному творчеству (Ван Фу-чжи). Кроме того, Ван Юань и Цзян Лян-фу усматривают в них литературные формы, предшествовавшие будущим разновидностям песенного фольклора: дуань гэ (短 歌 "короткая песня", "песня на короткую / обрывистую мелодию") и чан гэ (長歌 "песня на протяжную мелодию"), соответственно.

Примечания:

К а к  л ю д е й... - В оригинале: минь (民 "народ"); в поэтическом языке чуских строф используется преимущественно в значении "человек", "все люди", а также "любой человек".

П о э т и ч е с к и е  с т р о к и. - В оригинале: цы 詞, что понимают в качестве указания на поэтическое произведение.

П р е к р а с н ы й  ч е л о в е к. - В оригинале: мэй жэнь (美人). Преобладает точка зрения (начиная от суждения Ван И), что здесь имеется в виду Хуай-ван.

П р е ж д е  г о с у д а р ь... - Это четверостишие почти точно повторяет строки "Ли сао".

К и ч и т с я  п е р е д о  м н о й... - Это двустишие имеет две альтернативные интерпретации. Одна восходит к парафразу Ван И: "Берет в руки драгоценности, чтобы пристыдить меня, выставляет рядами красавиц, чтобы показать их мне". Во второй (от суждений Ван Юаня и Лю Мэн-пэна) предполагается, что речь идет о внешнем облике и манерах самого государя.

Я д о в и т о е  с н а д о б ь е... - Первая часть этой строки имеет два текстуальных варианта (Хун Син-цзу). В одном ("Чжан цзюй") употреблено сочетание ду яо (毒藥 "ядовитое лекарство"); парафраз Ван И всей строки: "Искренность и честность некрасивы и подобны ядовитому лекарству". Во втором - ду лэ (獨樂 "один радуюсь"); смысл строки: "Почему лишь один я радуюсь такой правдивости-откровенности?" (Чжу Си). Второй вариант разделяют многие старые комментаторы (Лю Мэн-пэн, Хуан Вэнь-хуань) и исследователи (Вэнь И-до, Вэнь Хуай-ша, Лю Юн-цзи, Ма Мао-юань). Однако образ "горького лекарства для излечения государственных пороков" (Цзян Тянь-шу) более выразителен, чем очередное варьирование идеи праведности единственно только литературного героя.

Т р и  ц а р я  и  П я т ь  в л а д е т е л е й. - В оригинале: сань у (三五 "трое и пятеро"). Основные толкования: 1) три царя (сань ван 三王) и Пять гегемонов (у ба 五霸), каковыми считали сильнейших удельных правителей VII-V вв. до н. э. (Ван И, Ван Фу-чжи, Го Мо-жо, Цзинь Кай-чэн, Цзян Лян-фу); 2) трое августейших (сань хуан 三皇) и Пять владык (У ди 五帝), от суждения Чжу Си.

П э н  С я н ь... - Грамматический параллелизм этих двух строк подсказывает, что "трем и пяти" могут соответствовать два персонажа (Пэн 彭 и Сянь 咸).

Х о р о ш а я  с в а х а... - Эту строку редко, но все-таки понимают в прямом смысле: намек на желание Цюй Юаня вступить в брак, которое так и не исполнилось, ибо не нашлось "хорошей свахи" (лян мэй 良媒). Чаще в строке усматривают метафорический смысл: отсутствие достойного сановника среди окружения государя (от толкования Ван Юаня) или заступника за человека, оказавшегося в опале (Цзинь Кай-чэн).

С е в е р н ы е  г о р ы. - В оригинале: бэй шань 北山. Основные толкования: 1) указание на местоположение гор: к северу от реки Хань (Ван Юань), на северо-западной границе Чу (Ван Фу-чжи), в родных местах поэта (Цзинь Кай-чэн); 2) образное название гор в Чу, наиболее часто их отождествляют с Цзишань (紀山 Горы Цзи), находившихся к северу от столицы Ин (Цзян Лян-фу, Лю Юн-цзи).

П л ы в у  п р о т и в  т е ч е н и я... - В оригинале: су цзян тань 泝江潭. Иероглиф су обычно понимают в его словарном значении "плыть против течения". Сочетание цзян тань принимают за: 1) указание на речные глубины, - от суждения Ван И (его поддержал Чжу Си); 2) аббревиатуру (от комментария Хун Син-цзу) названий Янцзы и реки Таньшуй (潭水, на территории совр. пров. Хунань).

Б э й г у. - В оригинале: бэй гу 北姑, что единодушно принимают за топонимическое название неизвестно какой местности.

С и е  т в о р е н и е. - В оригинале сун (頌 «гимн»). Принята точка зрения, что здесь поэт имеет в виду "Чоу сы" (Ван Юань, Хуан Вэнь-ин, Лю Мэн-пэн, Юань Мэй).

Я с младых лет

возлюбил эти дивные одеяния,

Годами постарел,

а привязанность к ним не дряхлеет. 

На поясе длинный клинок

переливается-сверкает,

Головной убор, рассекая облака,

вздымается каменной кручей. 

 

Одеяние с "лунными жемчужинами",

поясная подвеска из драгоценных самоцветов. 

Мир мутен и грязен,

никто меня не понимает.

Я взмываю ввысь,

не оглядываясь назад.

Правлю зелеными драконами-цю

и пристяжными белыми драконами-чи:

Я вместе с Чун-хуа

странствую к Нефритовому саду. 

 

Поднявшись на Куньлунь,

вкушаю нефритовые бутоны.

Как у Неба и Земли -

такое же долголетие обрету,

Как у Солнца и Луны -

такое же сияние. 

Скорбя о том, что из обитателей Юга

никто меня не понимает,

На рассвете я переправился через Цзян и Сян. 

 

Взойдя на Отмель Э, оглядываюсь назад,

Сетуя, что всё еще дуют осенний и зимний ветра.

Шагом пустил своих коней по горному склону,

Оставил свою колесницу у густого леса.

 

Вступив на крытую лодку,

я направляюсь вверх по Юань.

Дружно весла из У ударяют по волнам.

Но лодка на месте застыла,

не продвигается вперед:

Попала в водоворот

и кружится на одном месте.

 

Утром отправился от Кривого островка,

Вечером заночевал в Чэньяне.

До тех пор, пока мое сердце правдиво-прямое,

Даже если нахожусь в захолустье-вдалеке -

зачем переживать?

 

Вплыв в реку Сюйпу,

я заколебался-засомневался:

Заблудившись, не знаю,

куда мне направиться. 

Дремучий лес чернеет, темен-мрачен,

Там лишь диким обезьянам обитать. 

 

Горы так круты и высоки,

что заслоняют солнце,

Внизу же мрачно и тускло,

постоянно идут дожди.

Снежная крупа и хлопья летят беспорядочно,

и нет им предела,

Тучи клубятся-вздымаются,

соприкасаясь с крышами.

 

Скорблю, что моя жизнь

проходит безрадостно,

В глуши и одиночестве ючусь среди гор.

Я не способен изменить сердце

и следовать вульгарному,

Посему предстоит в печалях и горестях

свою жизнь исчерпать-закончить.

 

Цзе-юй обрил голову,

Сан-ху нагим разгуливал.

 

Преданных необязательно

используют на службе,

Мудрецов необязательно

назначают на достойный их пост.

У-цзы встретил погибель,

Би Ганя изрубили и засолили.

 

Раз уж в прежние века такое случалось,

Я зачем же ропщу на нравы нынешних людей?

И все же я намерен идти прямым путем

без колебаний,

Посему предстоит в душевном смятении

закончить жизнь. 

 

Эпилог:

Птицы луань и царственные фениксы

с каждым днем все дальше улетают,

Ласточки, воробьи, вороны и сороки

гнездятся на храмовых алтарях.

Перечное дерево и магнолия

гибнут в лесной чащобе,

Смердящее да зловонное на пару правят,

ароматам никак не распространиться. 

Инь и Ян меняются местами

в ненадлежащее время,

Преисполненный преданности

и разочарованием-огорчением

Спешно трогаюсь в путь. 

 

Комментарий и Примечания М. Е. Кравцовой

Иероглиф цзян 江 является сокращением названия р. Янцзы. В ос-новном корпусе произведения преобладает шестисловный поэтический размер, в "Эпилоге" - четырехсловный. По рифме текст распадается на четверостишия, за исключением двух двустиший, не исключена лакуна. 

Выделяют три (Ван Цзя-синь, Тан Бин-чжэн) или пять (Чжоу Бин-гао) смысловых разделов. 

Примечания

Д и в н ы е  о д е я н и я. - В оригинале: ци фу (奇服 "удивительная одежда"). Основные толкования: 1) "прекрасные одежды" (хао фу 好服), метафора добродетелей персонажа (Ван И), а именно его "возвышенного и чистого" (гао цзе 高絜) поведения (Чжу Си), стремления отдалиться от "пошлой толпы" (Ван Цзя-синь); 2) национальный аристократический костюм (Тан Бин-чжэн).

О д е я н и е  р а с ш и т о... - В оригинале: бэй мин юэ (被明月 "ношу ясную луну"). Мин юэ принимают (начиная с Ван И) за обозначение (терминологическое название) похожей на луну жемчужины (крупная, правильной округлой формы и мерцающая). Дискутируется возможный характер декорирования жемчугом костюма персонажа: расшиты спинная часть (бэй 背, Ван И) или все одеяние (танские комментаторы, Чжоу Бин-гао), либо жемчугом отделаны украшения, свисающие с головного убора или эфеса меча (Ван Юань).

Д р а к о н - ц ю  虯,  Д р а к о н - ч и 螭 - рогатый и безрогий драконы, соответственно. В строке отчетливо виден намек на чудесную колесницу с четверной упряжью.

Ч у н - х у а  重華 - прозвание Шуня.

Н е ф р и т о в ы й  с а д. - В оригинале: яо чжи пу (瑤之圃 "сад из нефритов-яо"), велика вероятность намека на сказочный сад Сюаньпу (Ван Юань, Хуан Вэнь-хуань, Чжу Цзи-хай).

Н е ф р и т о в ы й  б у т о н. - В оригинале: юй ин 玉英; это сочетание передает идею питания минералами, практикуемую будущим бессмертным.

О б и т а т е л и  Ю г а. - В оригинале: нань и (南夷 "южные и") - этноним, обозначавший аборигенное население Юга; здесь означает (от суждения Ван И) жителей Чу.

Ч е р е з  Ц з я н  и  С я н - через Янцзы и реку Сян (Сян-цзян).

О т м е л ь  Э - Эчжу 鄂渚, большинство комментаторов (начиная с Хун Син-цзу) локализуют это место (или остров) в уезде Учан 武昌 области Эчжоу (鄂 州, на территории совр. района Учан г. Ухань 武漢).

П р о с т и р а ю щ и й с я  л е с. - В оригинале: фан линь (方林 "квадратный лес"). Основные альтернативные толкования: 1) название какой-то местности (Ван И, Ма Мао-юань, Хуан Лин-гэн, Цзян Тянь-шу) или горы (Ху Вэнь-ин); 2) образная характеристика лесного массива: или густой лес (Цзинь Кай-чэн), или лес, растущий на холме пирамидальной формы (Ван Фу-чжи), или лес, тянущийся вдоль дороги (Линь Гэн).

Ю а н ь - река Юаньцзян.

В е с л а  и з  У. - В оригинале: у 吳; этот иероглиф принимают за синоним (от толкования Ван И) слова да (大 "большой") либо за название (вслед за Чжу Си) царства У, которое было одним из крупнейших центров судоходства того времени (Цзинь Кай-чэн).

К р и в о й  о с т р о в о к - литературное переложение топонима Ванчжу 枉陼, который комментаторы считают названием острова, локализуя его территории совр. г. Чэндэ (常德, пров. Хунань).

Ч э н ь я н  辰陽 - местность, находившаяся по некоторым версиям в юго-западной оконечности Чу (на территории совр. уезда Ханьшоу 漢壽, подчиненного г. Чэндэ).

С ю й п у  漵浦 - приток (современное название Сюйшуй 溆水) р. Юаньцзян; берет начало на юго-востоке одноименного уезда, входящего в административно-территориальный состав г. Хуайхуа (懷化 на западе пров. Хунань).

Ц з е - ю й  接輿 - легендарный безумец, которому приписан песенный экспромт "Феникс, феникс!". По одному из преданий, "Цзе-юй" было официальным именем (цзы 字) Лу Туна 陸通, жившего в Чу и лишь притворявшегося безумным, дабы избежать назначения на службу.

С а н - х у  桑扈 - "Дубонос", его отождествляют с отшельником Цзысан Бо-цзы (子桑伯子 из царства Лу), который ("Шо юань") "не носил платья и шапки" (不衣 冠); либо, реже, с упомянутым в "Чжуан-цзы" Цзысан Ху 子桑户.

У - ц з ы  伍子 - У Цзы-сюй (伍子胥 ум. 484 до н. э.) - исторический персонаж, о котором пространно рассказывается в "Го юй" (цз. 19). Представитель чуского аристократического рода, после казни отца и старшего брата он бежал в царство У, где стал советником принца Гуана (光, будущий Хэ-люй). Пытался уговорить нового правителя У - Фу-чая полностью уничтожить недавно потерпевшее очередное поражение царство Юэ. Но тот, поверив клевете сановника Бо Пи (伯嚭 ум. 473 до н. э.), обвинил У Цзы-сюя в разжигании смуты и отправил ему меч с повелением покончить с собой. У Цзы-сюй передал Фу-чаю просьбу, чтобы после самоубийства ему вырезали глаза и повесили их на городских воротах, дабы он смог увидеть, как Юэ захватит У. Разгневанный Фу-чай приказал поместить тело У Цзы-сюя в кожаный бурдюк и выбросить его в Янцзы. Десять лет спустя Юэ уничтожило У.

Б и  Г а н я  и з р у б и л и... - В этой строке смешаны два предания о злодеяниях последнего правителя Шан (тирана Чжоу-синя): он приказал вырвать сердце у своего дяди Би Ганя 比干 и засолить изрубленное на мелке кусочки тело убитого Мэй-бо  梅伯.

П е р е ч н о е  д е р е в о. - В оригинале: лу шэнь 露申, смысл неясен (Чжу Си, Цзян Цзи). Основные альтернативные толкования: 1) густой лес (Ван И), заросли (шэнь), покрытые обильной росой (Хуан Лин-гэн); 2) название растения (от толкования Ван Юаня), а) испускающего сильный аромат (Тан Бин-чжэн, Чжоу Бин-гао); б) специфическое название (Ван Цзя-синь) перечного дерева (шэнь цзяо 申椒).