Лао-цзы, современник Конфуция, только старше его летами, родился в низком состоянии. Служил у одного удельного князя небольшим чиновником. Находясь в сем состоянии, он имел случай видеть всю суету жизни человеческой и развращение нравов своих соотечественников. Будучи одарен наблюдательным умом, он следил за ходом дел человеческих, вникал в их причины, взвешивал их достоинство, усматривал их следствия и выводил свои заключения. Постигая причины нравственного зла, он в основание своего учения положил простоту и смирение, отличительным признаком коих поставил бездейственность и не-искательность. Наскучивая шумом житейской молвы, он часто уклонялся в уединение, где на свободе занимался созерцанием тайн человеческого сердца и записывал свои мысли в свиток, получивший название "Дао-дэ-цзин" а на русском языке - "Руководство к добродетели, или Нравственная философия Лао-цзыя".

В сем-то уединении Лао-цзы из самого опыта вещей природы увидел вечное бытие Творца вселенной, названного им Дао или высшим разумом, иначе законом, познал в нем праведного Судию, Промыслителя и Благодетеля всего сущего. Здесь он также постиг ту высокую истину, которая многим языческим философам служила камнем претыкания: истину о бессмертии души и понятие - хотя не совсем ясное, однако ж достаточное - о бытии вечной жизни и о воздаянии [В рукописи № 1 зачёркнуто примечание: Из сих положений в последующие времена некоторые из приверженцев сего философа вывели ложные понятия о бессмертии души человеческой и сообразили особую роль его, известную теперь в Китае под именем дао-цзяо.]

Из рассматривания природы он извлекал самые высокие истины и старался физические действия ее приспособлять к нравственным действиям человека. Подлинно нельзя не отдать справедливости мнению Лао-цзыя, что природа есть наставница земнородных и уроки ея для нас всегда могут быть назидательны. Судя по возвышенности понятий богословского и философского содержания, заключающихся в книге Дао-дэ-цзин, автор ея, по всей справедливости, может занимать первое место между всеми известными в Китае мыслителями сего рода.

Нельзя, однако ж, умолчать и о недостатках, какие допущены Лао-цзыем в своем творении при выражении своих суждений, происшедших у него, без сомнения, из известной крайности, свойственной многим мыслителям, - односторонности взгляда на предметы. Так, напр., Лао-цзы, заметив многих из своих современников, тщеславящихся одною личиною своих добродетелей, употребляет такие выражения, от коих обыкновенно происходит двусмысленность, и он оставляет их без всякого объяснения; от того-то многие из ученых китайских присоединяют сего философа к числу писателей односторонних или мистических. Впрочем, если смотреть на главную мысль творения Лао-цзыя, а не на частные выражения, то всякая двусмысленность исчезает. В избежание от сего недостатка я старался в своем переводе объяснять сии места дополнениями; а те мнения, какие встречаются в сей книге, несообразные нашим понятиям и здравому смыслу, оставлять неприкосновенными, как собственное достояние самого Автора, дабы показать, что всякий из языческих философов имеет свой особенный образ мышления, свой взгляд на предметы, свои совершенства и недостатки, правильность суждений и заблуждение ума, как отличительный признак человеческой мудрости.

Краткость слога и отрывистость суждений была главною причиною для многих из его последователей к разным заблуждениям и толкам. Из числа сих-то умствователей в последствии времени протолковали понятия его о бессмертии души человеческой и воздаянии в будущей жизни совсем в другую сторону. Возомнив, что бессмертие человека, о котором говорит Лао-цзы, должно состоять в телесном существе его, они перешли к заключению, что должно изыскивать средства в видимой природе, могущие обессмертить человека в нынешнем его существе, и отсюда наконец составили особую религию, известную в Китае под именем Дао-цзяо, которая преимущественно занимается магией и алхимией. Таким образом, последователи ея вместо усовершенствования себя во внутреннем, духовном существе добродетелями, обратили все внимание на поддерживание в порядке телесных сил. Впрочем, достоинство подлинника всегда остается неприкосновенным, который теперь в первый раз представляется в переводе на русский язык для любителей человеческих знаний.

Признание в своих недостатках освобождает человека от недостатков, а смирение есть главное занятие мудрого.

Слова мои сколь ни удобны к разумению, и сколь ни легки к выполнению, однако ж есть люди, для которых они кажутся непонятными и невыполнимыми. Так кажутся они для тех, которые развлечены своими страстямн. Напротив того, в словах моих есть свое основание, а в делах главный предмет - царь, которому мы все обязаны служить. Разве один только несмысленный может не понимать их. Но если, в самом деле, редкие могут понимать меня, то разве только потому, что я сам, как какая-нибудь редкость в мире, стоящая дорогой цены. Да и мудрый, прикрытый убогим платьем, по наружности своей, не представляет ничего завидного. Но если рассмотреть внутреннее его достоинство, то в сердце его можно найти множество отличных совершенств, которые, подобно драгоценным камням, могут только ценить одни знатоки и знать их доброту; а невежды, как слепые, не могут ни доброты их видеть, ни цены назначить, какой они стоят.

Много знать и считать себя малознающим есть высшая степень мудрости, а ничего не знать, но считать себя много знающим, это показывает большой недостаток человека. Признающийся же в своих недостатках, может только освободиться от недостатков. Мудрый от того не имеет в себе недостатков, что, признаваясь в своих не­достатках, он освобождается от всех недостатков, какие имел в себе прежде.

Когда люди перестанут бояться наказаний, тогда большие наказания их постигают. Не должно скучать ни теснотой жилища, ни скудостью состояния. Кто сим не скучает, тем никто скучать не может. Мудрый, зная, на какой степени совершенства стоит он, не выказывает, однако ж, внутренних своих совершенств, о которых он один знает. Хотя услаждается самим собою, когда обра­щает око на внутренние свои достоинства, но не слиш­ком много занимается собою, но тотчас опять поверга­ется в глубину своего самоуничижения. Итак, отвергая первое (т. е. скуку на свое низкое и бедное состояние) он всегда избирает последнее (т. е. глубокое смирение и самоуничижение).

От правосудия небесного никто избежать не может.

Если кто слишком напряжен к дерзости, тот скоро может подвергнуться смерти, а если кто слишком усиливается во всем и везде показывает несмелость, тот, без сомнения, может сохранить свою жизнь; сии два предмета, т. е.: польза, какая происходит от сохранения жизни посредством несмелости, и вред, какой претерпевают от дерзости, равно бывают Небом ненавидимые. Кто знает сему причину? Даже и мудрый в отыскании сей причины приходит в затруднение. Но Небо, следуя своему закону, хотя ни с кем не входит в спор, всегда, однако ж, может побеждать людей. Не объясняясь с ними на словах, Оно внятно и без того может отвечать им; хотя никого из них не ищет, не призывает к себе, но, кому нужно прийти, тот и сам придет. Небо милостиво и медленно на гнев, однако ж Оно с великою расчетливостью определяет дни на исправление каждого. Небесное провидение подобно редкому неводу, который хотя многие имеет и большие скважины, однако ж никто сквозь их проскользнуть не может.

Несведущие в деле правосудия судьи больше вредны, нежели полезны.

Возможно ли заставить народ бояться смертной казни, когда он не боится смерти? Если и угрожают людям смертною казнью, то и тогда многие из них не перестают творить вредные чародеяния к обольщению и возмущению простой черни. В таком случае что должно делать? Немедленно должно таких чародеев ловить и предавать смертной казни. После сего осмелится ли кто-нибудь из них творить чародеяния? Содержащий во власти своей жизнь и смерть часто предает смертной казни преступников без малейшего уклонения от справедливости, но земные блюстители правды, получившие от Верховного судии власть жизни и смерти, иногда предают виновных смертной казни с таким искусством, что действия их более походят на действия того человека, который, совсем не учившись разному художеству и став на место знающего художника, стал бы вырезывать на дереве; можно ли думать, чтобы такой резчик, который, вместо искусного в сем деле художника, берется вырезывать дерево, не повредил у себе рук и не испортил самого дела?

Малоуважающий своею жизнью превосходнее того, кто слишком к ней привязан.

Что народ часто терпит голод, это не от другого чего происходит, как что занимающие высшие степени достоинств крайне обременяют его своим лихоимством, от того-то он часто и терпит голод. А что трудно управлять народом, сие происходит от того, что высшие начальники в управлении им употребляют излишнюю деятельность, от того-то и происходит трудность в управлении. Что ж касается до того, что народ не слишком много дорожит своею жизнью, сему причина состоит в том, что высшие правители в государстве крайне преданы роскоши и сластолюбию и живут так пышно насчет лихоимства и поборов с простой черни, от того-то простая чернь и не слишком много дорожит своей жизнью. Из сего следует, что, кто мало уважает своею жизнью, тот превосходнее того, кто почитает ее за драгоценность.

Излишняя крепость унижается, а покорность возвышается.

Человек доколе жив, тогда тело его бывает мягко, а когда умирает, тогда тело его получает отверделость. То же случается и с растениями. Доколе в них держится жизнь, они бывают мягки и хрупки, а коль скоро засыхают, тогда в них появляется жесткость. Итак, креплость и жесткость есть признак смерти, а нежность и мягкость составляют принадлежность жизни. Если воин слишком будет крепок телесными силами, то он не может победить своего врага; подобно как и дерево, если придет в окреплость и вырастет в охват толщиною, падает от секиры земледельца. Этот урок научает нас, что излишняя крепость унижается, а гибкость и покорность возвышаются .

Умеренность и скромность бывают причиною счастья, а гордость и тщеславие подвергают людей многим бедам.

Закон Неба в некотором отношении уподобляется натягиванию лука. Как стрелок, когда хочет натянуть лук и привести его в равновесие, дабы направить стрелу прямо против меты, в которую он должен бросить стрелу, то понижает лук, если он слишком высоко поднят, то возвышает, когда он сверх меры опущен на низ, так и Небо поступает в отношении к людям. Оно всегда смиряет тех, которые сами себя возвышают, а тех, которые унижают самих себя, возвышает; оно отнимает имущество у тех, которые в нем имеют избыток, и отдает его бедным, которые терпят нужду. Небо, следуя своему божественному закону, поступает так, что отделяет часть от избытков богатого и отдает ее убогим, дабы восполнить их недостаток; а люди, руководствуясь законом человеческим, располагают своими действиями совсем иначе, нежели как Небо поступает по своему закону. Они отнимают у бедных и последнее их достояние, и отдают его тем, которые ни в чем не имеют недостатка. Кто же может произвести, чтобы в империи во всем было изобилие? Тот может сие произвести, кто в своих действиях сообразуется с законом Неба. Приближаясь к сей цели Неба, мудрый хотя беспрестанно занимается делами, но никогда на свои силы не полагается. Оказал ли какие-нибудь важные услуги? Он свободен от гордости. А такое благородство души от чего в нем происходит? От того, что он всеми мерами остерегается блистать пустым видом знаменитого мужа, но, будучи на самом деле знаменитым подвижником, он старается сохранять умеренность и скромность

Терпение поношений приобретает великие блага.

Нет ничего в свете мягче, как вода; несмотря на то, она и самые твердые тела сокрушает. Ничто не может про­тивиться ее силе. Нельзя найти ни одной вещи, столь упорной и неутомимой, которая бы могла равняться с силою воды и с тою упорностью, с какой она одолевает предметы, ей встречающиеся. Все знают, что слабое одолевает крепкое и мягкое сокрушает твердое, но нет ни одного, кто бы мог в своих поступках сообразоваться своим указанием опыта. Один из мудрых сказал: "Кто добровольно принимает от других поношения, тот может назваться великим жрецом при жертвоприношении Небу и земле; а кто случающиеся в государстве бедствия признает за наказания, посылаемые в возмездие за его проступки, тот может почесться обладателем империи". Сие изречение мудрого хотя в себе содержит самую неоспоримую истину, однако ж оно в глазах мира кажется, как бы несогласным с здравым смыслом.

Примечания переводчика из издания Ивана Замотайло

...с какой она одолевает предметы, ей встречающиеся... - "Лао-цзы чрез это подобие показывает, что и люди, если бы даже употребляли усилие такое, какое оказывает вода встречающимся ей предметам, то никакая скала не могла бы устоять от слабого, но постоянного к ней прикосновения".

Небо являет благоволение благочестивым, а нечестивым не дает ни в чем успеха.

Кто с напряжением силится утишить разные в народе волнения, тот непременно возбудит в нем еще большие волнения. Ибо может ли такой человек сделать какое-нибудь добро народу? Напротив того, мудрый всегда держит у себя левую часть жеребья на заключенный им контракт и не беспокоит своего должника никакими притязаниями дотоле, пока не кончится срок, назначенный по контракту. Таким образом добродетельный муж имеет только наблюдение за своею частью контракта, а недобродетельный, оставив попечение о самом себе, суетится о том, нельзя ли как-нибудь в империи водворить всеобщий мир и согласие. Но Небо беспристрастно, Оно всегда изъявляет свое благословение одним благочестивым, а нечестивым не дает ни в чем успеха.

Примечания о. Даниила из издания Ивана Замотайло и рукописей № 1 и № 2

...часть жеребья на заключенный им контракт... - "В старину при заключении контракта жеребья делали из дощечки с надписью на ней слов. Эту дощечку раскалывали на две половинки, левую половинку брал заимодавец или владелец какого-нибудь имения, а правую половинку хранил у себя должник или содержатель земли и т. п. Когда наступало время к отдаче долга или взноса денег за содержание чужого достояния, тогда сии половинки складывали вместе. Если они приходились между собою верно, это служило доказательством подлинности жеребья, что делали в избежание подлога".

...водворить всеобщий мир и согласие... - "Сие место по силе другого значения слова "чэ" ［徹 ］: десятая часть оброка с земли, можно перевести и так: "А недобродетельный заботится только о том, как бы скорее взыскать подать хлебом, вносимую с десятой части земли в казну". От того-то и происходят в народе разные волнения. Это место таким образом изъясняется по толкованию ученых китайцев. Мне же кажется, что Лао-цзы в этой главе рассуждает о разных распрях, бывших при сборе податей, состоявших в хлебе, а поэтому он и употребляет слово "чэ", что не только значит произвести всеобщий мир, но по тогдашнему времени означало десятину оброка, собираемого в казну со всякого дома, и состоявшего в хлебе".

Простота нравов водворяет в обществе человеческом тишину и порядок.

Если бы и невеликое княжество и жителями скудное могло успеть в том, чтобы котлы чугунные, которые на десять и на сто человек выдаются для приготовления в них пищи во время военных походов, не имели своего употребления; если бы оно могло заставить народ уважать своим местом жительства, не попуская ему бродить с одного места на другое, то сколько бы ни было у него военных судов и колесниц, но никого бы из жителей не нашлось, кто бы на них мог садиться, и сколько бы ни значительно было у него число военных орудий, но для них не нашли бы тогда места, где бы можно было расставлять их; если бы оно могло ввести в употребление узловязание, как водилось в старину, и отменить нынешнее обыкновение письменности, и побудить народ, чтоб он находил приятность в своей пище, красоту в своей одежде, покой в своем жилище, удовольствие в своих обыкновениях, тогда соседние царства, обратив на него внимание, непременно и сами стали бы с тем по­рядком сообразовываться. А если бы народонаселение в каком-нибудь княжестве так было велико, что из одной деревни в другой можно было слышать пение петуха и лай собаки, то при подобном порядке дел народ до са­мой смерти, никогда не стал бы заводить между собой ни сообщений бесполезных, ни связей преступных.

Благотворительность есть отличительное свойство мудрого.

Истина не любит облекаться великолепным слогом речи, а витийственной речью обыкновенно прикрывает себя ложь・ Кто искренно добр, тот не требует, чтобы в защищение его высокое красноречие прославляло до­броту души его; ибо кто требует, чтоб витийственная речь величала его добродетель, тот не может считаться истинно добрым, как, напротив того, кто многими обо­гащен познаниями, тот всегда показывает себя малосве­дущим, а кто выдает себя за многосведущего, тот ничего не знает. Мудрый ничего для себя не собирает на земле, а если он и собирает что-нибудь на земле, но ничего у себя не оставляет, а истощает все на неимущих, от того- то он больше собирает, чем истощает, больше богатеет, чем расточает. Небо, следуя своему закону, преимуще­ственно стремится к тому, чтоб благодетельствовать тварям и удалять от них все, что им может причинить вред: так точно и свойство мудрого преимущественно отличается тем, чтоб творить всякому добро, никого не огорчать ни спором о первенстве, ни превозношением своими совершенствами, но всем уступать, всем поко­ряться; и, если честь его страждет, стараться побеждать зло не мщением, а терпением.

Примечания о. Даниила из издания Ивана Замотайло

"Эта последняя глава заключает в себе как бы сущность или сокращение всего учения столь знаменитого мужа, каков Лао-цзы. Жаль только, что не все из китайцев понимают его и больше всего потому, что некоторые из них толкуют его не так, как следует, будучи привязаны больше к букве, нежели к духу этого писателя. К моему счастью, мне попалось сочинение этого наставника с новым толкова­нием на оригинальные тексты, истолкователь которых был настолько умен, что не последовал примеру большинства толковников Лао-цзы, но держался истины и никогда не выпускал из виду намерения, к которому направляет автор свою мысль, не оставляя при том и точного и буквального изъяснения; поэтому и мой перевод, хотя далеко не изящен, однако-же довольно близок не к букве, но к духу этого древнего китайского философа. 1828 г. декабря 19 дня окончен этот перевод иеромонахом Даниилом"