Белый цветок - холодный и скучный -

Сердца к себе не манит.

Он захватил душистое имя:

Так и зовут пионом.

Вот и в восточном дворце такой же

Белый (у принца дядька)

В общей толпе заодно с другими

Сходит за царедворца.

Примечания

Фамилия поэта "Бо" в переводе означает "белый".

Снежинки подобно гусиному пуху

Летят, рассыпаясь, кружатся.

И платье надев на пуху журавлином

Гулять отправляются люди.

Учёного Чжоу и старого Мэя

Не может не радовать это.

Как только дождутся от Лянского князя

Себе приглашенья - прибудут.

Год за годом все больше дряхлею и старюсь,

И друзей все становится меньше.

Всюду, где бы я ни был, уныло и скучно,

Получаю я письма все реже.

И один лишь единственный Чао-почтенный

Не забыл о товарище старом.

Я еще и весеннего чаю не выпил,

Уж осеннее шлет он мне платье.

В глухой деревушке, в разрушенном доме

Год целый в постели лежу.

Заброшен, отрезан от мира, и люди

Не спросят уже о больном.

И только один, из восточной столицы

Придворный по имени Фань

Все пишет мне письма, еще и поныне

Участия полон ко мне.

Я с ноющим зубом, с больной головой

Три дня не вставая лежал.

Жена мне лекарство варила все дни,

Служанка смотрела за мной.

Сегодня немного поправился я,

С подушки привстав говорил.

О южном соседе был первый вопрос -

Найдётся ль вино у него? 

Ветер весенний, в просторах бушуя,

Вихрем с востока принесся.

Вишня изломана им беспощадно,

Сорваны листья со сливы.

Только сведенные горестью брови

У неутешной супруги

Ветер весенний, могучий, безбрежный,

Дуя, никак не раскроет.

Я про себя распеваю даосскую

книгу - она на устах.

Праздно держу из бамбука зеленого

посох - он всюду со мной.

Стебли бамбука с цветами вечерними –

вот и товарищи мне.

В лес я пришел и брожу в одиночестве,

мне хорошо без людей.

От деревьев ночных

тень на красных перилах лежит.

Золотая луна

утонула в осеннем пруду.

Как похоже на то,

будто снова цяньтанская ночь

И на западе дом,

когда только выходит луна.

Мы в преклонных летах, мы в высоких чинах,

Ты со мной расстаешься надолго.

Ты уедешь, и трудно увидеться нам,

Ты уедешь, я в мыслях с тобою.

Снег растаял, вино уже выпито все,

Лянский князь поднялся из-за чаши.

Это значит, что Цзоу и Мэю сейчас

Время тоже приходит прощаться.

Примечания переводчика

Под Лянским князем Бо разумеет поэта Пэй Ду, а себя и своего друга, поэта Лю Юй-си (Мэн-дэ), изображает под именами Цзоу и Мэя. Цзоу Ян и Мэй Чэн - писатели, жившие во II веке до нашей эры и с большим почетом принимавшиеся лянским князем Сяо.

Мы в преклонных летах, мы в высоких чинах,

Ты со мной расстаешься надолго.

Ты уедешь, и трудно увидеться нам,

Ты уедешь, я в мыслях с тобою.

Снег растаял, вино уже выпито все,

Лянский князь поднялся из-за чаши.

Это значит, что Цзоу и Мэю сейчас

Время тоже приходит прощаться.

Дождь заливает акаций цветы

там, где надвинулась осень.

Ветер - утуна листы шевелит

на вечереющем небе.

День напролет в дальнем зале своем,

вовсе не занят делами,

Старый хранитель с седой головой

спит, прикорнувши на книгах.

Под инеем ночью мерцает трава,

цикады кричат и кричат.

На юг от деревни, на север - нигде

прохожих не видно людей.

Один выхожу за ворота свои,

гляжу на луга и поля.

Сияет луна, и гречихи под ней

цветы - словно выпавший снег.

Книгу написанных Вэй-чжи стихов,

Помнишь, с тобою раскрыл.

Времени много: ты, кажется мне,

Службой не занят теперь.

Славные строки ни с кем из друзей

Больше я петь не могу;

В лужи ступая, по грязи бредя,

Вот и пришел я к тебе.

Смочили слезы шелк платка,

сон не смыкает век.

Ночь глубока. Из зал дворца

доносится напев.

Еще румянец не увял,

а милостей уж нет.

Так, на курильницу склонясь,

сидит до света дня.

Вход воспрещен, -

недвижны все девять врат,

Окна тихи, -

свободна зала одна.

Лучше всего

воспитывать сердце здесь,

Незачем жить

вдали от людей, в горах!

По горной тропинке взбираться мне трудно,

и клонится солнце легко.

Деревья под инеем в дымном селенье

готовы ворон приютить.

Я к ночи домой не успею вернуться,

но это, пожалуй, пустяк:

Три чары вина, только снятого с жару, -

вот будет и дом для меня.

Я в лодку с собою стихи твои взял,

Читал их, фонарь засветив.

Стихи прочитал я, и меркнет фонарь,

Рассвет же еще не пришел.

Устали глаза, и фонарь я тушу,

Впотьмах продолжаю сидеть.

Взметенная ветром противным волна

Звенит, ударяясь о борт.

Открытое ветру

дерево осенью поздней.

За винною чарой

некто в летах преклонных.

У пьяного щеки

словно под инеем листья:

Хотя и багряны,

но не весна их красит.

Я не вытерплю красных опавших листьев,

почерневший мох на земле,

Да к тому еще долгий холодный ветер,

нестихающий дождь с небес.

Удивляться не надо, в стихах услышав

только горечь осенних дум:

По сравненью с тобой я все-таки ближе

к ждущим нас годам седины.

В укромном моем саду расцвели

пунцовой вишни цветы.

Когда захочу вкруг них побродить,

я в сад выхожу гулять.

Так нужно ли мне торопиться вслед

толпе верхом на конях

По грязи и лужам после дождя

к Цюйцзяну в такую даль!

Примечания

Хань - поэт Хань Юй (768-824).

Чжан - поэт Чжан Цзи (768-830).

Цюй-цзян - озеро в Чанъани, место прогулок.

Разъезжаю один, сам с собой говорю

На Цюйцзяна крутом берегу.

Вот коня повернул, тихой-тихой трусцой

Поднимаюсь в Лэйоу Юань.

Свежий ветер свистит - он шумит в волосах,

Шeвeлит седину на висках

Кто велит ему, ветру, отсчитывать срок

И указывать осени час?

Второпях я собрался и дом свой покинул,

весь в тревоге о жизни дальнейшей.

Тихо-тихо я еду из нашей столицы,

узнавая дорогу от встречных.

Вот уже Ванциньлин. На верху перевала

я стою - и назад обернулся.

Неуемный, бескрайний этой осени ветер

мою белую бороду треплет.

В немой тишине

у прохладной стены кровать.

За шелком цветным

догорающая свеча...

И ночь настает,-

я один в беседке лежу,

А чудится мне,

что я в храме буддийском сплю.

Там, за стеной, осенний звук -

сверчок прядет свой скрип.

Меняется под кровлей тень -

луна снижает бровь.

Кроватный полог обветшал,

и занавесей нет.

А ночь начала холодов

приходит, как и встарь.

На пустынных тропинках

здесь со мною спутника нет.

В горной келье монаха

я надеюсь ночь провести...

Как сюда приезжаю,

как обратно еду домой,

Кроме храма в Тушани

знают лишь копыта коня!

В Ханьданьской почтовой станции я

встречаю праздник зимы.

Колени обняв, сижу при огне, -

со мной неразлучна тень, -

И думаю: так же дома у нас

глубокой ночью сидят,

Беседу ведя, конечно, о том,

кто странствует вдалеке.

Вэйчжи с должности снят, и сослали его

в край далекий, за тысячи ли.

Как Тайбо не приходит меня навестить,

скоро будет одиннадцать лет.

А сегодня увидел я их имена,

словно лица друзей увидал

На давнишнею пылью покрытой стене,

перед рваной бумагой окна.

Примечания

Лю Тридцать второй - поэт Лю Дуньчжи, или Лю Тайбо, близкий друг Бо Цзюйи.

Играю камнями –

Сижу у ручья, забавляюсь.

Цветы собираю -

За ними, вкруг храма брожу я.

Все время - все время

Я слышу, как птицы болтают,

Повсюду-повсюду

Ключа неумолчные звуки.

В даосском храме Хуаянгуань

волшебный персик расцвел.

Возьмем вина, поглядим на цветы,

чтоб в сердце покой вселить.

Как можно во время цветенья нам

не выпить с тобой вдвоем?

Ведь завтра уже, послезавтра уже

все ветви будут пусты.

Дождь с облаком

расстались на три года.

Бьет ветер волны,

путь лежит далекий.

И так мне в горе

скучно и тоскливо,

Да тут еще

увидел имя друга!

На лоянских дорогах, полях и межах

постоянна и вечна весна

С ней когда-то простился я, нынче пришел.

Двадцать лет промелькнуло с тех пор.

Только годы мои молодые найти

мне уже не удастся никак,

Остальное же всё – десять тысяч вещей –

неизменно, как было тогда.

Ветви ивы в Цинских воротах

мягко никнут без сил.

Ветер восточный, повеяв, тронул

желтым золотом их.

Здесь, в предместье, слабые вина -

выпив, легко трезветь.

Встретившей взор мой грусти весенней

нам не унять ничем.

Опускаются ветви деревьев в цвету

Перед окнами женских покоев,

И наводит весна на изгибы бровей

Две морщины – два знака печали.

На перила небрежно она оперлась

И стоит к попугаю спиною.

Что волнует, чем заняты мысли ее,

Что она не оглянется даже?

За камни хватаюсь, цепляюсь за травы,

больной, я присел отдохнуть.

Со мной из бамбука зеленого посох

и белого шелка платок

Когда-нибудь, думаю я, нарисуют

картину "Лушаньский хребет":

Там будет стоять человек на вершине

горы, что зовется Сянлу.

Роса на циновке -

и капли ее как жемчуг.

Мой полог под ветром -

и тень его словно волны.

Сижу я печальный -

с деревьев листва слетает.

В садовой беседке

так много луны сегодня.

На взятой в дорогу бамбуковой палке

висит черепаховый жбан.

С ребячьей прической сучжоуский мальчик

ведет за уздечку коня.

Я под вечер в город восточный въезжаю,

меня не узнает никто:

Короткая обувь, и низкая шапка,

и белый холщовый халат.

Я иву посадил когда-то

на южном берегу.

Уж две весны, как с этим краем

в разлуке я живу.

И все ж вдали я помню зелень

на берегу реки,

Но кто ломает ветви ивы -

не знаю я теперь.

Брожу по горам, наслаждаюсь рекой,

ношу с собой свиток стихов.

Любуюсь луной, собираю цветы,

себя угощаю вином.

Мечтаю о том, чтобы шесть этих дел

ты снова со мной разделил.

Когда же, могу я надеяться, ты

в Лоян возвратишься теперь?

Теряется в далях

Полоска Цзянлинской дороги.

Я в думах о друге,

Но он далеко, не узнает.

За эти недели

В исписанных мною тетрадях

Займут половину

Стихи, где его вспоминаю.

Mы разошлись,

Вдруг снова повстречались.

Нам кажется,

Что это только сон:

У нас сейчас

И радость и веселье,

Отставь вино,

И пусто станет вновь.

Ты не печалься, когда в Цзиньгуском

саду стоишь под луной.

И ты не вздыхай, когда на Тяньцзиньском

мосту встречаешь весну:

Если ты множеством чувств охвачен

и полон о прошлом дум,

Какой уголок в человеческом мире

не ранит твоей души!

Нет, не один ты вздыхаешь по ней,

Так же вздыхаю и я.

Западный ветер и северный снег

Вырвали южный цветок.

Так и не знаем мы - в лунную ночь

Местом возврата души

Там, где она родилась, на Ин У,

Будет который же дом?

Примечания

Очжоу - нынешний Хубэй.

Ин У (Остров попугаев) - остров в провинции Хубэй.

"Место возврата души" - родина, куда, по поверью, душа умершего на чужбине должна вернуться.

В затерянном месте в скопленье вершин

дорога к храму Юньцзюй.

Мы вместе сегодня идем по цветам,

и радуюсь я весне...

Землею, что славна в веках красотой,

не волен владеть никто,

А горным просторам хозяева все,

кто любит бродить в горах.

В Чжаоцунь абрикосы алеющий цвет

каждый год раскрывают весной.

Лет пятнадцать последних я в этих садах

столько раз любовался на них!

Человеку, которому семьдесят три,

нелегко уже снова прийти.

Если этой весною пришел я сюда -

я проститься с цветами пришел.

Застыли цветы, распуститься им лень,

и птицы поют неохотно.

Доверюсь коню, разъезжаю, пока

склоняется к западу солнце.

Где место, в котором еще до весны

все полно весеннею грустью?

Поникла плакучая ива без сил

на дамбе у Вэйского князя.

С дороги во время "холодной пищи"

последний путник исчез,

И только один в весенней печали

у края дороги я.

Верхом на коне, с опущенной плетью,

печалюсь молча, без слов...

А ветер повеял, - всех трав душистых

донесся запах с полей.

Я обнял подушку –

ни слова, ни звука, молчу.

А в спальне пустой

ни души, я один с тишиною.

Кто знает о том,

что весь день напролет я лежу?

Я вовсе не болен,

и спать мне не хочется тоже.

Приступив к соблюдению правил чань,

я лекарствами пренебрег.

Вот тогда-то как раз и стала опять

углубляться во мне болезнь.

Это тело мое не стоит того,

чтоб в здоровье его держать,

Потому что здоровье с собой несет

слишком много дурных страстей.

Изяществом в пятнадцать лет

Небесных дев затмила -

Луна Хэн-э средь бела дня,

В безводном месте лотос.

В свободный час людским словам

Где попугая учит?

Под синим тюлевым окном,

У вышитой кровати.

Примечания

Хэн-э - значит луна. Так называют в китайской поэ­зии луну, подобно тому как европейцы называют зарю Авророй. Хэн-э, по преданию, украла у мужа своего Хоу И лекарство бессмертия, подаренное ему Западной царицей фей (Сиванму), и улетела на луну. Она жила там в "Холодном просторном дворце" и стала богиней луны.

Дождь моросит, и кидается ветер.

Занавес стар и измочен.

Чёток бамбук, сосны тьмою укрыты.

Пламя светильника тускло.

Гость мой ко мне ночевать не приходит,

Стужи и мрака боится.

Так и стоит мной налитая чаша

Рядом с беззвучною лютней.

Тутовые ветви только зазеленели,

и мы с тобою расстались.

Листья у сливы уже краснеют,

а я еще не вернулся.

Лучше бы жить деревенской бабой:

она свои сроки знает

И помнит - для мужа ее, хлебопашца,

надо осенью выколачивать платье.

Мой друг Люлан, мой друг Люлан,

не надо так спешить:

От нас Сутай, от нас Сутай

за гранью туч и вод.

Вот чаша, полная вином

на целых сто частей.

Помчится конь, и будешь ты

за тридцать сотен ли. 

Я - полумертвый утуновый ствол, старый,

больной человек.

Вспомню о бьющих в могиле ключах –

душу мне ранят они.

За руку сына с собою ведя,

ночью вернулся домой.

Холоден месяц, и спальня пуста,

в доме не видно ее.

Зимние думы от крика цикады

горше осенних бывают.

Даже и тот, кто с тоскою не знался

их услыхав, затоскует.

Старый старик я, мне это в привычку,

слушаю, что мне пугаться?

Вы, молодые, не слушайте лучше:

головы станут седыми.

В малую чашу

будет вино налито,

На свежей циновке

можно постель устроить.

Ты не придешь ли

ночь скоротать в беседе?

Ведь скоро на берег

холод осенний ляжет.

Зелено-зеленого дерева ивы

Краса, разящая сердце,

Kaк часто с людьми делила, бывало,

тоску и торечь разлуки.

Растет эта ива у самой заставы,

где проводы очень часты.

Поэтому сломаны длинные ветви,

в них меньше ветра весною.

Когда на исходе и третья луна,

И я сединой убелен,

С весной расставаться на старости лет

Становится все тяжелей.

Порхающей иволге я поручу

Сказать моей иве в цвету:

Пусть ветер весенний придержит в ветвях,

Чтоб он не умчался домой.

Все небо укрыв,

осенние тучи нашли.

Подкравшись во мгле,

явился холод ночной.

Лишь чувствую, как

халат на мне отсырел,

А капель дождя

и шума их тоже нет.

Старость приходит, придумать бы, чем

старости горечь развеять.

Вот и учу я мою Сяоюй

грустным напевам Ичжоу.

Мне не придется, пожалуй, уже

долго внимать этой песне:

Я обучить Сяоюй не успел,

вся голова поседела.

Примечания

Ичжоу - название песни.

Вот и учу я мою Сяоюй... - поэт называет девушку именем Сяоюй - дочери князя Фуча из страны У.

Привезли из Аннама, дальней страны,

попугая красного к нам.

Он красив, как весенний персик в цвету,

говорит он, как человек.

Кто умен, образован, красноречив -

уготовано всем одно...

Прочно в клетку посажен, когда еще

на свободе будет теперь!

И друзья, и родные,

Перейдя через Шэнь, распростились.

Экипажи и кони

У реки повернули обратно.

И единственный только

Старый посох из красного тэна,

Неразлучный мой спутник,

Всю дорогу прошел издалёка.

Белые волосы. Слезы в глазах. 

Славит она Лиюань,

Милости те, что полвека назад

Были дождем и росой:

"Нечего спрашивать, цел ли теперь

Старый дворец Хуацин, -

Листья червонные, гору покрыв,

Заперли входы в него".

Белого, лотоса новый цветок

Вырос, в воде отражаясь.

Маленький чёлн с яркокрасным окном

Кружится, ветру доверясь.

Кто повелел, чтоб один лепесток

Радостей старых Цзяннани

Следом прошел в утешение мне

Тысячи "ли" до Лояна.

Студено-лазурен

Цвет озера осенью ранней.

Последние краски

На лотосе полуопавшем.

За многие годы

Мне так одиноко и грустно

Еще не бывало,

Как здесь, у озерного края.

Кладу мою лютню

На тонкий изогнутый столик.

Я ленью охвачен,

А чувства теснятся во мне.

Какая забота

Мне струны тревожить рукою?

Их ветер ударит,

И сами они запоют.

Жалость какая – прекрасным и нежным

самое время цветенья.

Только недавно бушующим ветром

за ночь сорвало их с веток.

Резвая иволга утром сегодня

в старых местах побывала.

Множество слов, что она накричала,

в голых деревьях осталось.

С тобою разлучившись на старости лет,

Усердно воспитывал дао.

В разлуке скорбившее сердце мое

Я в шлак превратил, переплавив.

И память о жизни, что прежде я знал,

Смололась и стерлась бесследно.

Зачем же ты ночью прошедшей, скажи,

В мои сновиденья явился?

Ясно-небо, и воздух чарует теплом,

Цвет воды переливчат и свеж.

Беззаботно пою и шагаю один

Там, где маленький мостик висит.

"На краю у пруда зеленеет трава" -

Не сложить мне прелестных стихов.

Я впустую лежал на весеннем окне

И встречался с А-лянем во сне.

Примечания

Бо Син-цзянь – младший брат Бо Цзюй-и, родился в 775, умер в 826 году. Известен как поэт и прозаик. Его второе имя А-лянь. В этом стихотворании содержится тонкий поэтический намек на поэта Се Хуэй-ляня, жившего в первой половине V века. Се Хуэй-лянъ уже в десятилетнем возрасте писал превосходные стихи. Он, как говорят китайские источники, в совершенстве владел искусством стиха и рисунка. Особенно восхищался им его двоюродный брат Се Лин-юнь, также известный поэт. Существует рассказ о том, что однажды, когда Се Лин-юню не удавалось стихотворение, он заснул и во сне увидел Се Хуэй-ляня. Тут же возникли у него превосходные стихи, начинающиеся со строки: "На краю у пруда зеленеет трава". Бо на этом рассказе строит свое стихотворение, почти­тельно наделяя младшего брата ролью Се Хуэй-ляня, а себя - Се Ли-юня.

Озеро полное вешней воды.

Кто из людей его любит?

Я лишь один, обернувшись, гляжу,

Вас посмотреть приглашаю.

Цвет - словно синьки, растёртой в руках,

Свежетекущая влага.

Вам я даю его в южный покой

Красить красавицам платья. 

Дорожка одна заходящего солнца

Протянута в водную глубь -

Лазурна-лазурна реки половина,

Реки половина красна.

Я чувствую нежную страсть к третьей ночи

Начала девятой луны:

Роса - словно чистого жемчуга зерна,

Луна - как изогнутый лук.

Горы и реки

на этой Ханьгуской дороге.

Пылью покрыты

у едущих путников лица.

Тягостно-грустно

с родной стороной расставанье...

Ветер осенний

поднялся из древней заставы.

Вечер настал, и хозяин уходит

Ночь провести во дворце.

"Что вы все бродите,- гостю сказал он,-

Что вам за надобность в том?"

"В озере месяц, на счастье, не занят,

Вам он не нужен сейчас.

Можно ли в долг получить его на ночь?

Гость ваш пойдет погулять".

В стихах были следующие слова:

"Когда из Цзянлина я ехал домой,

здесь падал весенний снег".

Засыпал Ляньцяо весенний снег,

когда возвращался ты.

Шумит над Циньлином осенний вихрь

теперь, когда еду я.

Встречаются станции мне в пути, -

и сразу с коня схожу,

И к стенам иду, и брожу у колонн:

ищу я твои стихи.

Прохожие люди на юг и на север

бредут, - поделили пути.

Проточные воды с востока на запад

текут в императорский ров.

День целый стою у холма, наблюдаю,

и гнев на разлуку растет.

О имя обманное - "Долгая радость",

где надо бы - "Долгая скорбь"!

Где воды Цзяньчана тихо текут

у городских ворот,

С коня я сошел, слуге приказал

лодочника покричать...

И вдруг - все как было давным-давно

на переправе Цайду:

И ветер в траве, и дождь по песку -

берег речной Вэйхэ.

Примечания

Цзяньчанцзян - река, начинающаяся в Цзянси и втекающая в озеро Поянху.

Переправа Цайду - через реку Вэйхэ (в Шэньси).

На берегу и над водой

опять весенний ветер,

И среди тысячи цветов

один почтенный старец.

Цветам он рад, и рад вину,

и опьянел немного.

Что о печалях толковать?

Их разве перескажешь?

За годами вослед я состарился сам,

ничего мне жалеть не осталось.

Но стремление радостно встретить весну

у меня сохранилось в избытке.

У кого-нибудь, издали вижу, весной

сад цветет, и тотчас прихожу я.

Я на то не смотрю – дом богат или нищ,

в нем друзья или люди чужие.

Сажусь верхом

и еду много ли.

Найду цветок -

и чарку опрокину.

Мне больше нет

для остановки мест,

Как видишь,

я опять к тебе приехал.

Я недавно узнал, что службе своей

Предпочли вы сельскую тишь

И что только в густой бамбуковый лес

Отворяется ваша дверь,

И нарочно пришел,- никогда б не стал

Докучать я просьбой иной,-

Чтобы в южной беседке у вас побыть,

Поглядеть на горы разок.

От белой росы и свежего ветра

прохладнее во дворе.

Но раньше старик надеть успевает

осенний теплый халат...

И пляски и песни красавиц прежних

остались в каких краях?

И только без струн, - как у Тао Юаньмина, -

всё тот же цинь перед ним.

Сверчок предрассветный

кричит и опять затихает.

Свеча, угасая,

то меркнет, то снова светлеет.

За окнами ночью

дождя узнаю приближенье:

В банановых листьях

рождаются первые звуки.

Я вдруг просыпаюсь -

постель холодна как лед.

Глаза открываю -

бумага окна светла.

Глубокая полночь...

Наверное, снег тяжел:

Я слышу порою -

ломаясь, хрустит бамбук.

Оба брата, и старший и младший Яны,

опьянев, улеглись и спят.

Я накинул халат, и встаю с постели,

и по лестнице вниз иду.

И в глубокой ночной тишине безмолвно

я стою посреди двора,

Где сияет луна над цветами тэна,

надвигая тень на крыльцо.

Облетели деревья, безоблачна высь,

Открывается горная синь.

Я люблю эти горы. Верхом на коне

Углубился сегодня я в них.

Всё же знаю я сам - не тягаться никак

Мне с Чайсанским начальником Лю:

Ночь одну лишь в Силиньском я храме провёл,

И уже возвращаюсь домой. 

Опадает листва, проясняется высь,

открывается гор синева.

Я люблю эти горы, верхом на коне

не спеша углубился я в них...

Знает сердце, что мне не сравниться никак

с тем чайсанским начальником Лю:

Я в Силине одну только ночь проведу -

и уже возвращаюсь домой.

Трехкратный раздался крик обезьян,

и слезы по дому лью.

В одном небольшом челноке-листке

больное тело плывет...

Не надо, припав к окну над водой,

на юг и север глядеть:

Сияет луна иль во мгле луна, -

она печалит меня!

Не светит месяц, нет огня

здесь в ночь холодной пищи.

Ночь глубока - я все стою

над темными цветами.

И вдруг, встречая новый день,

я лет своих пугаюсь.

До сорока сегодня мне

один лишь год остался.

Встречаю знакомых - болтают они,

как любы им горы и воды.

Я вижу монахов - они говорят,

как мир суеты им противен.

Таких, чтоб у озера Яшмовый ключ

под соснами ночь проводили,

За нынешний год, между прочим скажу,

пока никого не бывало.

Когда в Цзянчжоу по ночам

я слышал тихий чжэн,

Седеть я только начинал -

и слушать не хотел.

А вот сегодня час пришел -

я бел, как белый снег.

Играй на чжэне до зари -

я разрешу тебе.

С тех пор как в Ханчжоу покинуты мной

цяньтанские горы и воды,

Не часто я стал наслаждаться вином,

и лень заниматься стихами.

Хочу эти грустные мысли мои

я веслам обратным доверить,

Чтоб весла о них рассказали Сиху,

чтоб ветер и месяц узнали.

Примечания

Сиху (Западное озеро) - прославленное поэтами озеро в Ханчжоу.

Любовь и радость

где прячутся теперь?

Печаль и плач -

и те от нас ушли.

Для нас сегодня

один лишь сон ночной

Те десять лет,

что мы прошли вдвоем.

На тело наброшено белое платье,

и волосы снега белее.

И так, в опьяненье, стою я все время

на маленькой западной башне.

Прохожие смотрят, ко мне повернувшись,

и мне удивляются, верно:

"Подряд уж одиннадцать лет неизменно,

здесь видим мы этого старца".

На восток от беседки "Бамбуковый холм"

небольшое лежит озерко.

Стебли лотосов ранних и свежей травы

зеленеют, неровные, в нем.

Темной полночью, факелом путь осветив,

там внезапно прошел человек,

И в испуге взлетела на воздух чета

белых цапель, дремавших в гнезде.

Над озером вечер -

И лотос теряет свой запах.

За окнами осень.

Угрюмо темнеет бамбук.

И друга не вижу,

С кем можно боседу затеять.

Во всем этом доме

Одна только лютня со мной.

Над озером вечер -

И спрятал красу свою лотос.

За окнами осень -

Глубоко раздумье бамбука.

И друга не вижу,

С кем можно беседу затеять.

Во всем этом доме

Одна только лютня со мною.

Так листья шумят

и падают, словно дождь.

И светит луна,

как иней совсем бела.

И ночь глубока, -

я только собрался лечь.

Найдется ли кто

смахнуть мне с кровати пыль.

"Тье-тье" и "тье-тье"

во мраке под самым окном.

"Йя-йя" и "йя-йя"

в густой и глубокой траве...

Осенней порой

тоскующей сердце жены.

В дождливую ночь

печалью объятого слух. 

Я сошел с коня и без цели хожу

над водою реки Ишуй.

Свежий ветер и чистая даль кругом,

право, лучше видов весны.

Почему же от древности и до нас

у поэтов за все века

Так немного сказано добрых слов

о лоянских осенних днях? 

Ясными пиками брызнули горы,

Воды - бросают лучи,

Белы и чисты цветы у магнолий,

Желты верхушки у ив.

Знай лишь одно, что не следует с болью

Думу носить о Цзянси:

Разве не схожи по краскам природы

С родиной эти места?

Примечания переводчика

Написано в ссылке в Цзянси.

Я счастлив, что рядом с сосной и бамбуком

Посажен, близ них расцветаю,

Не вместе со сливой и персиком ярким

Цветы раскрываю весною.

Посмею ли я в абрикосовом парке

Препятствовать вашим прогулкам?

Пока распускаться цветам еще рано,

Придите и мной полюбуйтесь.

Низок туман над травой и тяжёл,

Ярки цветы водяные.

Ты говоришь мне - природы краса

В здешних местах как в столице.

Что же здесь горных стада обезьян

Крик на реке поднимают?

Там, где я рос, не бывало таких

Душу терзающих звуков.

Я разве в одном только западном доме

Так часто бываю в гостях?

Досуг украду, и повсюду-повсюду

Искать развлечений хожу.

Хотя одинокая дверь воплощает

То место, где лень и уют,

Нельзя же весь день, от утра и до ночи,

Держать взаперти старика. 

Хуан-фу Цзянь недавно похоронил жену

Ночью холодной вино подношу,

Выпейте, друг мной, вина:

Вы одиноки в постели своей

В семьдесят старческих лет.

Но не твердите: "Не стало жены,

Тела уже не согреть":

Чаша, в которой вино до краёв,

Греет сильнее жены.

Нежданно пришел и, себя беспокоя,

спросил меня, в чем я нуждаюсь.

То, в чем я нуждаюсь, конечно, не яшма,

не жемчуг - то, в чем я нуждаюсь.

Твою я люблю над водою беседку,

в ней петь хорошо на досуге.

Всегда, как стихи мои будут готовы,

нельзя ли туда приходить мне?

Украдкою девушка Ин подглядела

Тот миг, когда вылетел феникс,

В пещере, укрывшись, она отдыхала,

Играла на флейте из цюна.

И если бы только крикливые птицы

Весной не болтали так много,

За дверью резной, гениальный сановник

Как мог бы дознаться про это?  

Вновь недавно весна в парк Чанчжоу вошла,

в нем трава зеленеет опять.

Куропатка порою вспорхнет из кустов,

редко-редко пройдет человек.

Нам за глубью годов невозможно узнать,

где дворец был прелестной Сиши.

И напрасно в Чанчжоу над башней Гусу

ночь за ночью сиянье луны.

Примечания

Парк Чанчжоу – место охоты князя страны У (V в. до н. э.), находившейся на территории нынешней Цзянсу.

...где дворец был прелестной Сиши – Сиши - наложница князя страны У, для которой князь построил в парке Чанчжоу роскошный дворец.

В четвертый месяц в нашем мире

кончаются цветы,

А в этом горном храме персик

сегодня лишь расцвел.

Я горевал - весна уходит,

ее вернуть нельзя.

Как мог я знать, что по дороге

она зайдет сюда.

Волнами листья каштанов обвиты,

лотосы ветер колеблет.

Там, где глубокие заросли лотосов,

маленький челн мой проходит.

Милого встретила, словно - сказать бы, -

спрятав лицо, засмеялась.

Шпилька моя из нефрита зеленого

в темную воду упала.

С мыслью о друге в вечер осенний

средь сосен я постою.

Пенье сверчка и звуки цикады

мне тут же наполнят слух.

Я огорчен: в восточной беседке

такие ветер с луной,

Сам же хозяин нынешней ночью

еще в Фучжоу гостит!

Примечания

Ли Одиннадцатый - Ли Цзянь (764—821), танский сановник и литератор.

Фучжоу - местность в нынешней Шэньси.

Я потревожил учителя, - с гор

сам он меня провожает.

Мы попрощались; кому из людей

чувства такие знакомы.

Мне уже семьдесят минуло лет,

за девяносто - монаху.

Знаем мы оба, что свидеться вновь

нам лишь в грядущем рожденье.

Безлюдное место. Там спрятан мой дом.

В нём встречи и проводы редки.

Набросив халат, беззаботно сижу,

мне чувства отшельника близки.

Осенний мой двор подметать не хочу

и, в руку взяв тэновый посох,

Топчу беззаботно, гуляя в саду,

поблекшие листья утуна.

Пришла весна. В глазах темно,

в душе веселья мало.

Все вышли капли хуанлянь,

а боль не утихает,

Но получил твое письмо,

оно сильней лекарства:

Я не читал, лишь вскрыл печать...

И зренье прояснилось. 

Прибрежной ивы холодная тень

на сырой от дождя земле.

Прилетного лебедя частый крик

в обещающей снег высоте.

Причалил к песку одинокий гость,

чтобы на ночь прервать свой путь.

Вода обегает речной тростник,

и луна заполнила челн.

В девятый месяц во всем Сюйчжоу

с недавнею войной

Печали ветер, убийства воздух

на реках и в горах.

И только вижу, в одном Люгоу,

где расположен храм,

Над самым входом его, как прежде,

белеют облака.

Кончились тридцать дней поста,

чаша манит меня.

Утром ранним стучатся в дверь,

дверь еще заперта.

Кроме Ланчжи, который мне

жбан вина притащил,

В самом деле, кто бы еще

мог другой прийти!

Когда осыпался

Под инеем цвет хризантемы,

Когда облетали

Под ветрами листья утуна,

Я вдруг удивился

Печали осенних раздумий.

И мне послужили

Тогда твои песни ответом.

Стихи эти написал я, когда жил в Гуйлине

Осенние лебеди все пролетели,

но с ними мне не было писем.

Больной, покрываю я голову шелком,

с трудом выхожу за ворота.

Один поднимаюсь на старую башню,

гляжу на восток и на север.

На запад склоняется солнце.

В печали стою я, пока не стемнеет.

Мы на южном пути от моста на Паньи

Расставались с тобою, напившись.

А на северный край деревеньки Сягуй

Я вернулся, когда протрезвился.

Удивился мне ветер весенний тогда, -

Ты не знаешь, наверно, об этом.

Листья вяза да ивы плакучей цветы

За лицо задевая, летали.  

Придворной Пэй закончил отделку дома "Собрание талантов". Залы на пруду превосходны. Я неоднократно приходил туда гулять и пировать. Вернулся пьяным и в шутку написал эти стихи

Ты нынешней осенью в южной усадьбе

Гуляешь и празднуешь редко.

Последнее время ты в западном доме

Бываешь в гостях очень часто.

Тебе у министра пусть кажется даже

Беседка на озере славной,

И всё-таки гость разве может сравниться

С хозяином в собственном доме?

В Чанъани, в Цзинъаньском дворе, за оградой,

Под сенью магнолии "синь-и"

Смех пьяный, стихов исступленное пенье,

Дух самый разгульный и грубый.

Не надо вопросов - я много ль горюю

С тех пор, как мы с вами расстались, -

Ко мне наклонитесь поближе, взгляните

На белую бороду сами.

В столицу не можешь ли ты прийти

пищу просить, монах?

Оставь отговорки, что грязь и пыль

плащ замарают твой.

Ты хочешь узнать, где найдешь приют?

Ты на восток пойди.

Бамбук обойдешь, зашумит ручей,

там Бо Лэтянь живет.

В час разлуки с тобою в сумерках дождик

На реке у Лоянского моста.

В день приезда в Хэдун будет ветер прохладный

Там, где Фэнь расстилаются волны.

Сюнь-начальник, увидя тебя в управленьи,

Обо мне тебя спросит, наверно,

Ты ему передай, что осенние травы

В дом мой накрепко заперли двери.

У дворцовых "Ворот Золотого Коня"

Повернули меча рукоять.

Под "Стеною Железной Коровы" в Хэнань

Уезжаете, знамени вслед.

Вдруг когда-нибудь, может, придётся кому

В вашей нынешней должности быть -

Сладкой груши оставьте ему, уходя,

Две-три ветки на память о Вас.

Под маленьким домом, где старые книги,

толпятся деревья бамбука.

Над печью, в которой глубокое пламя,

горит одинокая лампа.

Кто в этом пустынном, заброшенном месте

мне будет товарищем на ночь?

Даос, что готовит лекарство бессмертья;

монах, в созерцанье сидящий.

Ровный мосток во дворе над прудом,

Тут же беседка стоит.

Ночью глубокой проснулся и встал,

Вышел на мост погулягь.

Старый чиновник с седой головой

На ночь явился опять.

Та, что была лет пятнадцать назад,

Прежняя, светит луна.

Перед воротами старого города

косо весеннее солнце.

А за воротами старого города

дома не будет жилого.

Видеть дворцы мне хотелось и площади,

но этих мест не узнаю:

Здесь в запустенье полями бескрайними

носятся травы сухие.

Утром сегодня без дела сижу

в каменном домике я.

Гаснет огонь, догорая в печи,

чаша опять без вина.

Скучно и холодно. Можно ли так

гостя оставить здесь жить?...

Пруд ледяной, заснежённый бамбук,

снегобородый старик.

Сошел уже снег. На горе Чжуннань

весна наступает снова.

Любуюсь я издали голубизной

над суетной красной пылью.

Повозок не счесть, десять тысяч коней

на всех девяти дорогах.

Чтоб взор свой к горе Чжуннань обратил –

нет ни одного человека!

За городом

радушная луна.

У озера

хмельных будящий ветер.

Кто пригласил

правителя к вину?

Вот красный свет

в плывущей ночью лодке.

(В горах недалеко от Лояна)

Пою обезумев, на корточках я

Сижу перед чарой вина.

Не смотрят глаза на шрохожих людей

Лицо мое в небо глядит.

Свободнее всех из Лоянских гостей

Один только я - Бо Лэ-тянь.

Так раза четыре я за год один

Сюда в Пинцюань приходил.

Утун у колодца

колышет прохладной листвою.

Валек у соседки

разносит осенние стуки.

Один направляюсь

я спать под нависшую кровлю.

Проснулся и вижу:

луны - половина постели.

Мы умершего юношу можем

сравнить со свечою, от ветра погасшей.

Лет вечерних виски уподобить легко

нитям шелка, что в зеркале вижу.

Кто решительно скажет сужденье свое

о делах в человеческом мире:

Ранит ранняя смерть нас всегда тяжело

и печалит настигшая старость.

На южной дороге

изранено сердце прощаньем,

У ветра восточного

пригоршни полны весны.

Не смей издеваться

над слабостью ивы зеленой:

К вину пригласит она,

право, радушней людей.

Туманен был, холоден

Южный залив при прощаньи,

И дул-завывал

Этой осенью западный ветер.

Как только посмотришь -

И сердце в груди оборвется!

Уж лучше пойду я,

Вперед поспешу без оглядки.

Наша сотня годов

миновала в печалях одних.

Десять тысяч всех чувств

к нам с тобой приходили в хмелю.

В безутешной тоске

расстаемся на запад от стен

И печальных бровей

никогда уже не разомкнем.

Примечания

Вэй - знаменитый танский поэт старшего, по сравнению с Бо Цзюй-и, поколения Вэй Ин-у (род. в 737 г.).

Я постарел,

но все к вину пристрастен.

Весна придет -

мне дома не сидится.

А в том году

я вышел слишком поздно

И не видал

лоянского цветенья.

Он новых не пишет больше стихов,

умолкла слава о нем.

На старые свитки насела пыль,

и книжный ларец глубок...

Но стоит мне только средь песен вдруг

услышать одну строку -

Еще не успею ее узнать,

а сердце уже болит!

Ударит по яшме, по льду прозвенит -

не молкнут чудесные звуки.

Они, словно тучи, не зная преград,

в небесные дали уходят.

Kaк желтого золота больше добыть,

полней рукава им засыпать?

Я сразу все золото выброшу ей,

чтоб на год мне слушать хватило!

Там где-то цикады кричат-кричат,

и тянется нитью ночь.

Да тут еще этот осенний мрак,

и небо грозит дождем.

Как будто боясь, что в своей тоске

забудусь я сном на миг,

Они переносят свой крик сюда,

где я постелил постель.

Чист и блестящ

Круг бронзовый, зеркальный.

Рябят-пестрят

Виски от белых нитей.

Да можно ли

Упрятать глубже годы?

Моим летам

Ты, зеркало, не веришь.

Чист и блестящ круг

бронзовый, зеркальный.

Рябят-пестрят виски

от белых нитей.

Да можно ли

упрятать глубже годы?

Моим летам

ты, зеркало не веришь!

Окно на юг -

сижу спиною к лампе,

Под ветром хлопья

кружатся во тьме.

В тоске, в безмолвье

деревенской ночи

Отставший гусь

мне слышится сквозь снег.

Тот дом на пруду, где "собранье талантов",

Пускай процветает спокойно.

Беседка в лесу, где "ступают по дао",

Себя не дари небреженьем.

Да, часто бывает, в мой дом возвращаясь,

Ропщу я, что мал он и тесен.

Я из году в год в этом доме хозяин,

Мне быть ли к нему бессердечным!

Вот приехал сюда я в этом году -

белы летние облака.

А когда приезжал в минувшем году,

был багряным осенний лес.

Оба раза в Локоу при виде гор

испытал я глубокий стыд:

Для одних государевых срочных дел

эти горы я посетил.

Калитку толкнув, я вступаю во двор, -

слезами полон платок:

С тех пор, как хозяина нет у цветов,

два раза прошла весна...

Террасы, и окна, и занавеси -

всё в доме как было встарь,

И только среди повстречавшихся мне

здесь недостает его.

Скоромное

я ночью не вкушаю,

Лишь стих спою -

рассеять дух осенний.

Смеясь, спрошу

у старца из Дунлиня:

"Что, песнями

поста я не нарушил?" 

Примечания

Старец из Дунлиня - монах Юань из монастыря в Дунлине на горе Лушань. Возможно, что поэт называет монаха Юанем, намекая на Хуэйюаня, некогда жившего на этой горе и бывшего в дружбе с великим поэтом Тао Юаньмином. Это прием, нередкий в танской поэтической практике.

Черные точки в моих глазах,

и вся голова бела.

Из-за болезней я одряхлел:

к болезням вела печаль.

Также чиновной дороги вкус

испытан мной до конца

Мне в пятьдесят если не отдохнуть,

когда же я отдохну?

С пеной зеленой

непроцеженное молодое вино.

Красная глиняная печурка,

пышущая огнем.

Вечер приходит,

и погода сулит нам снег.

Можешь ли выпить

ты со мною чарку одну? 

Старое, сгнившее дерево,

ветру открытое,

И впечатлительный путник,

коня придержавший.

Годов Кайюань

одна-одинокая ива.

Чанцинская нынче

вторая по счету весна.

Примечания

Годов Кайюань одна-одинокая ива. // Чанцинская нынче вторая по счету весна - годы Кайюань правления Сюань-цзуна - 713-741. Годы Чанцин правления Му-цзуна - 821-824. Старой иве сто лет.

Я хочу не отстать от людей молодых,

Через силу гуляю весной.

Но я чувствую сам, что и ветер и свет

Не подвластны мне больше теперъ.

На экранах, где пляшут и песни поют,

И на ширмах, средь пышных цветов,

Разве было когда, чтобы кто рисовал

Человека с седой головой?

Я ночью глубокой стихи прочитал,

окончил и тяжко вздохнул.

Под лампой горящей слеза старика

смочила седые усы.

Тетрадь старых песен, написанных мной

лет двадцать иль больше назад...

Из вторивших им десяти человек,

на свете уж нет девяти.

Я на запад пришел для того, чтоб взглянуть,

как лежат на Циньшане снега.

На восток я иду: я проведать хочу

ту весну, что в Лоянских садах.

Прихожу, ухожу то туда, то сюда

по обоим столичным путям.

Беззаботно гуляющих, кроме меня,

больше здесь ни души не видать. 

Далекий, любуюсь:

В небесной густой синеве

Вы вещим луанем,

Счастливый, созвали птенцов.

Собой опечален:

Где моря широкого, край,

Там старой ракушке

Жемчужин уже не родить.

Со служившим со мною в Цзяннани чиновником

мы расстались очень давно.

И сегодня при встрече нашей на озере

он узнает меня иль нет?

Если б только одно, что теперь у начальника

голова как будто в снегу...

Хуатинский журавль мой окончил дни свои,

белый лотос тоже засох!

Примечания

Хуатинский журавль - Хуатин - уезд в провинции Цзянсу, вблизи Сучжоу. Поэт приехал в Сучжоу, где он ранее служил правителем области и держал при себе хуатинских журавлей. Не только он постарел, но исчезли и бывшие при нем хуатинский журавль и белый лотос.

Холодный месяц далек и чист,

В глубокой спальне тишь.

На занавеску из жемчугов

Бросает тень утун.

Осенний иней вот-вот падет,

То чувствует рука:

При свете лампы крою и шью,

И ножницы - как лед.

Последних красот вечерней весны

в третьем месяце третий день.

Прошедшего времени жизни моей

половина от ста годов.

Хочу, все заботы забыв, гулять,

только спутника-друга нет.

Я на середине реки загрустил

и направил лодку дoмой.

У ручья зачерпнул

быстробьющей, журчащей воды.

Как вскипает, гляжу -

бирюзово-зеленая пыль.

Только, жаль, не могу

чашку вкусного чаю налить

И послать далеко -

человеку, влюбленному в чай.

Ровно в полдень

Прискакали кони.

Кто гостит

В семействе Бо Лэ-тяня?

Друг душевный

Ся, наставник принца,

Пьет вино,

Не брезгует и чаем.

Лицо как цветок под прической-тучей

у девушки в Яшмовом доме.

В тринадцати струнах ее таилась

печаль, возникшая сразу.

Но я попрошу передать певице,

чтоб чжэн она положила:

Еще немного - и станет белым

поэт-правитель Цзянчжоу.

По соседству с дворцом знаменитой Сиши

этот тысячелетний храм,

Где обилие вод, и где множество туч,

и где редок случайный гость.

Говорят, что, когда наступает весна,

здесь обычно еще грустней:

Сквозь глубокие заросли сотен цветов

лишь проходит к себе монах.

Мой цинь я поставил на тонкий изогнутый столик.

Я ленью охвачен, а чувства теснятся во мне.

Какая забота мне струны тревожить рукою?

Их ветер ударит - и сами они запоют.

Скандирую строки

"Морозом подернутых прядей".

В безделье смакую

На снеге настоянный чай.

Одно только место,

Где сразу расходятся брови,

Я знаю в столице -

И это семейство Юань.

Он жил в глубине, почивал высоко,

Людей вкруг себя он не видел.

И - славу и почести он отряхнул,

Как пыль и золу отряхают.

И только одна оставалась при нём

Чистейшая ария "шана"

Пред ветром прохладным, под светлой луной

Товарищем старому телу.

"Кто говорит - ничего не знает,

знающий - тот молчит".

Эти слова, известные людям,

Лао принадлежат.

Но если так, и почтенный Лао

именно тот, кто знал, -

Как получилось, что он оставил

книгу в пять тысяч слов?

Дверь маленькой южной беседки у Янов

Навстречу луне отворилась.

Беседка заполнена ветром прохладным,

Беседка наполнена мохом.

И сад этот - место, в котором приятно

Играть об осенней печали.

Я как-нибудь ночью сюда непременно

Приду со стихами и с лютней.

Юноши всё удивляются мне.

"Как это?" - сыплют вопросы.

"Что за причина, что Вы по утрам

Пьяны и песни поёте?

Радости видящий в жизни - Лэ-тянь, -

Видно недаром зовётесь:

Тратите мало часов на печаль,

Много часов веселитесь"

Пожить на Сяншане на старости лет

Я ночью впервые пришел.

И осенью белую встретил луну,

Когда полнолунье у нас.

Вот с этого времени стала она

Моею домашней луной.

Я свет ее чистый хотел бы спросить:

Известно ль об этом ему?

Сучжоуского белого лотоса корень

Посажен в лоянскую землю.

"Зачем ты в любовной тоске по Цзяннани

Цветок раскрываешь лениво?

Я тысячи ли тебя нес до Лояна,

Ты что же, не знаешь об этом?

Ни алых бананов, ни красного цзиня

Сюда не привез я с собою".

Примечания

Бо был правителем в Сучжоу и, очевидно, написал это стихотворение сразу после возвращения в Лоян.

Мой маленький пруд с невысокой беседкой

Мне родственен, близок всегда.

Большая вода и высокие залы

Не трогают вовсе меня.

Мой дом Линь-юань, не ревнуй меня больше

К богатству у Пэя в семье:

Кто к новому льнёт и гнушается старым,

Какой из него человек?  

Тысячью песен своих завалил

Синий нефритовый стол,

Весь до краёв наполняю вином

Белый серебряный ковш.

Голову я поверну и спрошу

Юношей тех, что со мной:

"Мне бесшабашным, отчаянным быть

Можно теперь или нет?".

Когда о Нилине хотел говорить,

Лицо ты закрыл рукавом.

Тогда о Сякоу хочу я сказать,

Но слезы смочили халат.

Ну кто бы мог знать, что на старости лет,

В тот день, когда встретимся мы,

Так много здесь вздохов тоски зазвучит,

Так мало - веселья и слов.

Примечания

Пилин - нынешняя провинция Цзянсу, уезд Уцзинь. Там служил поэт Юань Чжэнь в двадцатых годах IX века.

Сякоу - нынешняя провинция Хубэй, уезд Учан. Там умер Юань Чжэнь в 831 году.

Хуский песок ударял в лицо,

ветер шумел в висках.

Слиняли остатки сурьмы с бровей,

румянец сошел со щек.

Злая тоска, непосильный труд

ее изнурили так,

Что стала теперь похожа она

на свой дворцовый портрет.

Примечания

Ван Чжаоцзюнь – одна из дворцовых красавиц ханьского государя Юань-ди (I в. до н. э.), пожелавшая выйти замуж за вождя сюнну и в 33 г. до н. э. уехавшая с ним в страну варваров - ху. По-иному изображает это событие народная версия, окружившая жизнь Ван Чжаоцзюнь легендами. Государь будто бы повелел художнику нарисовать портреты всех дворцовых красавиц. Одна лишь Ван Чжаоцзюнь, уверенная в своей красоте, не пожелала от себя платить художнику, и он отомстил ей тем, что изобразил уродливой. Когда пришла необходимость породниться с сюнну, государь по портретам выбрал худшую из своих женщин - Ван Чжаоцзюнь. Призвав ее к себе, он восхитился ее красотой и ужаснулся своему выбору, но было уже поздно. Эта версия легла в основу многих стихотворений и пьес.

—

Все сразу исчезли

Товарищи - яркие птицы.

Напрасно остался

В живых неприглядный олень.

Поэтому только

У Ло и под Суном высоким

Я часто подолгу

Гуляю один, без друзей.

Утром злоба:

Иволги щебечут.

Ночью зависть:

Ласточки спят парой.

Не привыкла

Жить одной в разлуке.

Только знаю -

Плачу до рассвета.

Желтый лёсс...

Как знать вам, что со мною?

Сам я бел -

И вас напрасно вспомнил:

Мне осталось

Старческой слезою

Оросить

Стихи родного друга.

Примечания

Желтый лёсс - то же, что "желтый источник", то есть могила.

Меня во дворе у крыльца печалит

пунцовых пионов куст:

На нем, когда вечер пришел,

краснелись последние два цветка,

А завтра с утра поднимется ветер

И все цветы оборвет...

Я ночью, жалея, что их не станет,

зажег огонь и смотрю! 

Сегодня я строю

беседку на запад от пруда.

Еще расчищаю

я лес на восток от него.

А что я задумал,

то людям пока неизвестно:

Хочу приготовить

местечко для встречи луны.

Буддийский отшельник

сидит за игральной доской.

На шахматном поле

бамбука отчетлива тень.

В бамбуковой роще

монаха не видит никто,

Лишь изредка слышен

фигур опускаемых стук.

На траурном знамени много заслуг,

Роскошен парад похорон.

Играющих конников трубы звучны,

Процессия тянется вдаль.

Того, кто у внуков династии Вэй,

У Танов был первый министр

В седьмую луну на шестой год Тай Хэ

В Сяньяне земле предают.

Могильная дверь затворилась за ним,

уже и свирели уходят.

На свежей могиле одна лишь жена

все плачет и плачет над мужем.

Блестит, зеленеет трава под росой

на холме могильном в Саньяне.

За тысячу осеней это у нас

подобная первая осень.

Примечания

Нумерация стихов внутри цикла – на первом месте стоит номер в соответствии с текстом оригинала, номер внутри скобок - соответствует источнику перевода.

Сколько уж лет как мною покинут

этот буддийский храм.

Нынешней ночью кто в состоянье

чувства мои понять:

Снова, придя к учителю Чану,

в келье укромной сплю...

Осени новой лунные блики,

отмели старой шум!

В жбане оно –

смотришь, и цвета не видно.

В чаше когда,

тронешь - заискрится все.

С тех пор как ты,

бросив меня, удалился,

Это вино

с кем я пригубить могу?

Изящество с грубостью, мудрый и глупый

Всегда пребывают в раздоре.

Не лучше ли пьяным напиться и сразу

Забыть все житейские скорби?

И станет понятно, где в небе и в мире

Просторы, где узкие щели,

Понятно, что феникс с орлом не похожи,

По-разному в воздухе реют.

В обильный год

расчетливы как прежде.

В дни мирные

мечи переплавляем.

Коль государь

так мыслить хочет долго,

Пусть о войне

нас думы не тревожат.

На досуге я лежал и в одиночестве пел стихи. Не было никого, кто ответил бы мне стихами.

Тогда я придумал шуточную беседу между моими телом и душой, и так получились эти три стихотворения.

Taк телу однажды сказала душа:

"Какая спокойная жизнь,-

Под теплым покровом суровой зимой

весь день ты лежишь без забот.

Тебе я даю безмятежный покой,

ты чувствуешь милость мою?

С зарей не встаешь, не спешишь no дворец

подряд уж одиннадцать лет".

Снег у подножий деревьев сошел,

Время раскрыться цветам.

Тает и лед по краям у пруда,

Может поднятъся трава.

Только мороз у меня на висках

Нынче по-прежнему бел:

Ветер весенний ко мне одному

Добрых не ведает чувств.

Вы будете скоро на острове Ин,

Разлуки приблизился час.

Возьмите в дорогу пропетую мной

Поэму "Иду в пустоте".

Коль будет бессмертным по вкусу она

И что-нибудь спросят о ней,

Вы им расскажите, что эти стихи

Правитель Цзянчжоу писал.

Примечания

Остров Ин - по даосскому верованию, - остров бессмертных в восточном море. Бо просит даоса Сяо, который скоро уйдет к бессмертным, взять с собою сочиненные Бо даосские стихи. Два этих стихотворения звучат легкой насмешкой над даосскими верованиями.

Среди цветов я живу легко,

без лишних трудных забот.

Идет весна. Я знаю ее -

такая весна стара.

Тот новый, кому на будущий год

здесь править вместо меня...

Не плохо, если будет и он,

как я, любитель цветов.

Ханьский посол уезжал домой -

велела ему узнать,

Дождется ли дня, чтоб желтый металл

Бабочки-брови спас.

"Если же спросит вдруг государь,

красива ль его раба,

Не смей говорить, что уже не та,

какой во дворце была!"

Во мрак бесконечный,

Друзья, вы уже удалились.

Последние годы:

Их сколько оставлено мне?

При ветре осеннем

Одежда залита слезами:

Внизу, под ключами

Так много старинных друзей.

Шитой шторой

Скрыт холодный месяц.

Шелк в окне

За утреннюю лампой.

Ночь прошла,

И слез, в платок упавших,

Половина

Стынет льдом весенним.

После вас

Осталось тридцать свитков.

Все они -

Звон золота и яшмы.

Там, в Лунмыне,

Под холмом могильным

Ваши кости...

Слава ж не зарыта!

Ножом подрезаю

я чащу густую бамбука:

Чем меньше бамбука,

тем больше проносится ветра.

А что я задумал,

то людям пока непонятно:

Мне хочется сделать,

чтоб волны гуляли по пруду.

Малютка тихонько

шестом подвигала челнок.

Украдкою вырвав

белеющий лотос, вернулась.

Но ей невдогадку,

что надо упрятать следы:

Плавучие травы

раскрылись прямою дорожкой.

С кем пили вино, с кем пели мы песни –

они неведомо где:

Дождем разлились, облаками уплыли,

и всем им возврата нет...

А с этой поры к Сяншаньскому храму

при ветре в лунную ночь,

Чтоб там побродить, как с ними, бывало,

лишь я прихожу один!

 "В мире у нас

слабого сильный обидит.

Между людьми

лучше быть пьяным, чем трезвым".

С тех пор как ты,

бросив меня, удалился,

Эти слова

кто еще слушать захочет?

Скажите, на маленьких рожках улитки

Что нужно оспаривать людям?

Во вспышке огня меж кремнём и огнивом

Живёт наше бренное тело.

Придёт ли богатство, появится ль бедность,

В весельи и в радости будем:

Кто рта не раскроет для звонкого смеха —

Глупец безрассудный, и только.

Роса густая

скопилась в винах Яо.

Душистый ветер

поднялся в песнях Шуня.

Хочу, чтоб так же,

как в годы Яо - Шуня,

Вся радость мира

была в людском согласье.

"Душа - это тела властитель и князь,

а тело - дворец для души.

И вот ты теперь существуешь, душа,

живя во дворце - у меня.

А раз это дом твой, обитель твоя,

так дом этот нужно любить.

О милостях что затевать разговор,

заслуги свои восхвалять!"

В храме постились мы долгие дни,

Кончили только теперь.

Смех и забавы друзей за вином

Мною забыты давно.

Если сейчас не нальешь ты вина,

Выпить меня пригласив,

Значит, и ты равнодушен ко мне

Также, как ветер весны.

Цветная бумага, жемчужный конверт,

Для знаков сосновая тушь!

На небо с моими стихами взойдя,

Вы с кем развернете их там?

Дерзните их матери фей предложить,

И если поются они,

Пусть скажет служанке своей Шуан-чэн,

И я передам ей еще.

В горы, в долы

Далеки походы.

В женской спальне

Тяжела разлука.

В горьких сечах

Исхудал, должно быть.

Зимних платьев

Не сошью широких.

Его провожавшие толпы людей

Жестокою болью объяты.

В процессии даже четверки коней

Ступали со ржаньем тоскливым.

Одежду, и книги, и лютню, и меч

Кто в прежнем порядке разложит:

Трехлетний сиротка, оставленный им,

Недавно ходить научился.

Примечания

Нумерация стихов внутри цикла – на первом месте стоит номер в соответствии с текстом оригинала, номер внутри скобок - соответствует источнику перевода.

У Каменной Чаши, на берегу,

где Каменный Дом стоит,

Там я в продолженье двенадцати лет

то днем, то ночью гулял.

Еще один, нынешний, минет год,

и семьдесят будет мне.

Я если бы даже не заболел,

и то на покой пора!

Лекарство бессмертья, к огню прикоснувшись,

Уходит, следа не оставив.

Седые же пряди, пристав к человеку,

Приходят уже неустанно.

Но к счастию пьянства бессмертные духи

Горячим теплом согревают.

Как только напьёшься - Чи Сун-цзы и Цяо

Встают пред твоими очами.

"Что спорить? Тебе моя лень помогла,

оставлена служба давно.

И дней, когда радость я шлю и покой,

немало в году у тебя.

От старости муку терпящих людей

на свете несчетно число,

И если б с тебя не сняла я забот,

что сделать могло бы ты мне?"

Не много придется из века людского

На годы здоровья и силы.

И много ль случится одною весною

Безоблачных дней и пригожих?

Встречаясь с друзьями, нельзя уклоняться

От их приглашения выпить:

Послушай слова, что поют в "Ян-гуани", -

Четвёртую часть этой песни.

"Прошу вас, ещё осушите до дна

Одну только рюмку вина:

На запад уйдёте вы за Ян-гуань,

И - старых не встретить друзей" (Ван Вэй).

Примечания

см. примечания в https://chinese-poetry.ru/poems.php?action=show&poem_id=4432

Юаню Восьмому

3а белый металл я в обмен получил

зеленой сосны деревцо.

Но если ты раньше сосну посадил,

тогда я не стану сажать:

По счастью, есть западный ветер у нас,

ему я доверюсь легко.

Он ночью глубокой, похитив, пришлет

любимые звуки ко мне.

Вот только вчера, грустно брови нахмуря,

Ходил о болезни справляться,

Сегодня, стерев набежавшие слёзы,

Уже с похорон возвратился.

Всё это привычно проходит пред взором,

На это смелее смотрите;

Пока вы живёте, играйте на лютне,

Стаканом вина угощайтесь.

На дороге у ивы зеленой стояли,

провожал уезжающих вдаль.

Повернули коляски, и кони умчались,

лишь увидел, как пыль поднялась.

Не почувствовал сам, как во время прощанья

слезы красные все истекли,

А вернулся домой - и слезы не осталось,

чтобы ею платок омочить.