Время - это хлопковое дерево, с каждым днем вырастает

на один вершок².

Согбенны колени и душа, и в этом нечистом месте

от безымянной запруды

все-таки исходит веяние чистоты.

Проститутки, как и я, прибыли сюда издалека,

с невыразимой печалью, гонимые роком.

Я приехала в эту захламленную

"деревню посреди мегаполиса"³,

словно тухлая рыба, она наполняет душу смрадом.

Не различить мне тонкого аромата цветущих вдоль дороги

хлопковых деревьев.

На них - гниль нашего времени, красные

и серовато-белые цветы, порою вдали виднеются

вершины безымянных гор.

Замутненные вещи покоряются течению своей

безвольной судьбы.

Местные сердца заполнены до краев ненавистью

и недовольством,

о которых они боятся высказаться, боятся проявить их,

а те лишь растут и множатся изнутри.

Примечания

¹ Хлопковое дерево - лат. Bombax ceiba, тропическое дерево с яркими цветами, широко используется для озеленения на Юге Китая. Из его плодов получают капок, шелковистое, не намокаю­щее в воде волокно. Дерево является символом г. Гуанчжоу.

² Китайский "вершок", или цунь, равен 3,33 см. В китайском языке существует выражение "вершок времени" в значении "малый промежуток, мгновение".

³ Здесь - неблагополучный район трущоб.

Фортуна непрестанно мучает меня, все страстные,

светлые моменты поглотила тень от хлопкового дерева,

любовь и ненависть стали иллюзорными.

Пустая скорлупа бренного тела себя осквернила,

я - рядом с чем огромным,

как выброшенная гайка - резьба истерлась

и уже не держит вращающийся механизм;

спрятаться в углу и наблюдать, раздумывать.

Под уличными фонарями - густая тень

от хлопкового дерева,

его нежные ветви придавили судьбы стольких людей,

так ночной кошмар довлеет над хрупким подростком.

Проститутки под уличными фонарями

обсуждают чуть опустившееся бытие,

в грохоте сумрачного металлопрокатного завода

сальная и многоголосая жизнь юнца,

рана на его большом пальце

не сможет отразить судьбу индустриализированной эпохи,

он невольно включен в тело механизма,

став одним из скрепляющих его болтов.

Изболевшиеся древние ивы протягивают

к безымянному пруду

свои пламенные мечты, а люди, беседующие на берегу,

опирающиеся на перила ограды,

разводным ключом и отверткой подправляют

постепенно слабеющую надежду.

Ее тихий плач и скорбь немного устарели, в ее сердце -

комья сумрака, неяркая подсветка станка освещает

пугливую душу и немощное тело,

наполненные горькой силой.

Во взоре, подобном омуту, видна робость перед судьбой.

Цветущая пора проходит, она не может понять,

счастлива она или несчастна?

Ничтожная жизнь молча печется о мироздании,

она смотрит вдаль,

на морские волны, за пределы сновидений,

слабая надежда загорается вновь,

она в одиночестве пересматривает

свою печальную долю.

Отблеск заводской печи озарил ее хрупкость.

Внутри нее - отчетливо и постыдно - родная деревня.

Иногда я прохожу мимо оживленного рынка по соседству,

где пестрые блестящие товары и покупатели.

Дымящие трубы высятся над территорией завода,

то, что тридцать лет назад было деревней,

изменилось до неузнаваемости.

В сохранившихся дворах хлопковое дерево

живописует картину былых дней,

подобно страннику, возвратившемуся из прошлого,

еще с той аграрной эпохи лежат под деревом и ржавеют

мотыга и лопата, за печальными гибкими ветвями -

тени промышленных зданий.

На лице безработного затаилась ненависть к капиталу,

он не может смириться с горечью поражения,

к его несчастью

подмешана жгучая зависть, он изменился за эти годы.

Из времени он выстроил в сердце городскую управу,

в управе он - единоличный хозяин.

(Из сборника "Стихи, рассыпанные по станку")