Я ночью глубокой

уснуть не могу,

Встаю и играю

на цине певучем.

Мне ветер прохладный

халат распахнул,

Луна освещает

в окне занавеску.

Там, в северной роще

птица поет,

А в поле кричит

неприкаянно лебедь.

В скитаниях что же

увидишь еще?

Печальные мысли

всё ранят мне сердце.

Светит-горит,

опускаясь на западе, солнце,

Гаснущий свет

на халат мой ложится, тускнея.

Ветер, крутясь,

летает по стенам покоя,

Птицы тесней

на морозе прижались друг к другу.

Птицы чжоу-чжоу

все же клювами перья сжимают,

Звери цюн-цюн

тоже ищут себе пропитанья...

Можно ли, став

путником в дальней дороге,

Душу забыть,

стать подобьем звенящего камня?

Прямо спрошу:

разве стоит, за славой гоняясь,

Чахнуть, страдать

и терзаньями сердце исполнить?

Много милей

с воробьями порхать, со стрижами,

Чем по морям

устремляться за Лебедем Желтым?

Вольно летит

в четырех он морях на просторе -

А с полпути

как сумеешь потом возвратиться?

Одинокий, забытый,

сижу я в покое пустом.

Кто понять меня сможет,

с кем речь я могу повести?

Выхожу за ворота –

дороге не видно конца;

Ни коней, ни повозок –

все пусто, куда ни взгляну,

Поднимаюсь на башню,

взираю на девять земель -

Без конца и без края

пустыня простерлась кругом.

Одинокая птица

на северо-запад летит,

Зверь, от стаи отбившись,

стремится на юго-восток...

На закате я вспомню

далеких друзей и родных:

Только с ними при встрече

я мог бы всю душу излить.

Светилу дня

два раза не взойти, -

Свершая путь,

темнеет белый лик.

Немного дней -

и осени конец,

И срок ее

не долее кивка.

Людская жизнь –

как пыль и как роса,

А Неба путь

туманен и далек.

Цзин-гун из Ци

всходил на гору Ню

И лил поток

неудержимых слез.

Мудрейший Кун

на берегу реки

Скорбел, что смерть

быстрей полета птиц.

Мне не догнать

ушедших навсегда,

Те, что придут,

не встретятся со мной.

Хочу взойти

на гору Тайхуа -

Отшельник Чи

да будет спутник мой!

Скорбь бытия

постиг отец-рыбак,

Когда в челне

вниз по теченью плыл.