Предисловие автора

В десятом году Юань-хэ (815 г. после Р. Х.) я был смещен на должность Цзюцзянского губернского конюшего. На следующий год, осенью, я провожал своего гостя в устье реки Пэнь и услыхал, что кто-то среди ночи играет в лодке на лютне.

Я прислушался к звукам... Они звенели-звенели и имели столичный напев. Я спросил, кто это играет, и оказалось, что это Чанъаньская* гетера. Она училась играть на лютне у двух артистов Му и Цao. Лет ей было уже много, красота ее увяла, и она вручила свою судьбу купцу, ставши его женою.

Тогда я заказал вина и велел ей исполнить несколько пьес по ее собственному выбору. Окончив петь, она загрустила и сама рассказала о своей радостной жизни в молодости и о том, что теперь она покинута, оставлена, печальна­грустна во время непрерывных скитаний по рекам и озерам.

Два года, как я выбрался сюда из столицы. Я спокойно примирился со своей участью. Вдохновившись словами этой женщины, в тот же вечер я впервые ощутил в себе настроения ссыльного и поэтому сочинил эту длинную поэму, которую прочел и подарил гетере. Всего здесь 612 знаков. Называю я ее: "Лютня".

 

1.

Ночною порою на сонном Сюньяне *

Мы с гостем моим расставались.

Цветы камыша и листва на платане

С осеннею грустью шептались.

У берега я соскочил с коня.

Уж в лодке мой гость поджидал меня,

И мы поднимаем бокалы вина:

Но нам не поет ни свирель, ни струна.

 

2.

Вино нас не тешит весельем своим.

О близкой разлуке мы с другом скорбим.

И в час расставанья, кругом широка,

В себе луну утопила река.

Но вдруг над водою, под легкою тенью

Мы лютни услышали звуки...

Хозяин забыл о своем возвращенье.

И гость забыл о разлуке.

 

3.

Узнать захотели мы, кто там играет,

Вопрос мы задать пожелали,

Но вот уже лютня во мраке смолкает -

И наши слова опоздали.

Подъехала лодка из сумрачной тьмы,

И в лодке лютнистку увидели мы.

Поправил фонарь я, прибавил вина,

Вновь пир открываю, чтоб вышла она.

И вот, после многих моих приглашений

Пред нами она показалась

И лютню держала.

За сумраком теней

Лица половина скрывалась.

 

4.

Касается струн, повернувши колки.

Три звука слышны из-под легкой руки.

Хоть песня еще не звучит на струне,

Но чувства певицы сквозят все сильней.

Она покрывает струну за струною,

Исполнены думы все звуки.

Как будто счастье судьбой не дано ей,

А в жизни бывали лишь муки.

Нахмурила брови, доверясь руке,

И связно поет об извечной тоске;

И в песне своей выражает все,

Что в сердце безмерно огромном несет.

 

5.

Легко покрывает на грифе зажатья,

Замолкнет и вновь запевает.

Сперва сыграла "Зарничное платье",

"Шесть крошек"** потом исполняет.

И низкие струны гудят-гудят,

Как дождь проливной торопливый.

Высокие струны звенят-звенят,

Как шепот веселый, счастливый.

 

6.

Напев то расширен до гула, то сужен,

И звуки связаны-свиты.

Потоки больших и малых жемчужин

Упали в сосуд из нефрита.

И иволги вольной свободная речь

В кустах, под цветами, скользит.

Ручей, проглотивший журчание, течь

Еще продолжает внутри.

 

7.

Потоки воды превращаются в лед...

Застыла-замолкла струна...

Застывши, мгновенье одно не поет

Певица. На миг - тишина...

И сам я в себе ощущаю рожденье

Тоски и печали в тумане.

В такую минуту отсутствие пенья

Сильнее, чем пенье, ранит.

И вдруг из разбитой серебряной вазы

Вино покатилось струею;

И панцирный всадник выскочил сразу,

Оружьем звеня за собою.

 

8.

Затихло бряцало, в сердце рванувши,

И снова напев умолк.

И в струнах, одним созвучьем мелькнувший,

Звучит "разрываемый шелк" ***.

В обеих лодках стоит тишина

Глубокой печали, тоски.

И только осенней луны белизна

Покоится в сердце реки.

 

9.

Она напевает задумчиво, в струны

Воткнувши бряцало концом.

Поправила платье, и в дымке лунной

Встает со строгим лицом.

И тотчас она говорит нам:

"Я Жила в столице самой;

И помню, что прежде наша семья

Жила под холмом Цзямо.

Едва мне тринадцать лет миновало,

Играть я могла. Мудрено ли,

Что в первых рядах мое имя считалось

Тогда в музыкальной школе?"

 

10.

"И я принуждала актеров славе

Моей поклоняться всечасно.

В сердцах таили красавицы зависть,

У видев наряд мой прекрасный.

Юнцы из лучших в столице кварталов

Соперничали в подношеньях...

И алым шелкам я счета не знала,

Шелкам за одно выступленье.

Могла золотые гребенки ломать я,

Стуча ими в такт славословий;

Вином заливала я тонкое платье

Багрового цвета крови".

 

11.

"Бывало, в веселье промчится весь год,

И новый такой же веселый придет.

Осенние луны и ветры весной

Свободной чредою неслись надо мной...

Но вот умерла моя тетка. А брат

Ушел от меня с полками солдат.

Рассветы вставали, текли вечера,

Увяла краса, и я стала стара.

Мой двор перед домом порос травой:

Там редко спускался с коня верховой.

Все хуже и хуже, пока, наконец,

Не взял меня в жены заезжий купец".

 

12.

"Купец дорожит своим барышом.

Он мало желает со мной быть вдвоем.

И в месяце прошлом из этих стран

Уехал он чай закупать в Фулян".

 

13.

"Скитаясь по устью реки, свою

Одна сторожу я пустую ладью,

Вокруг которой при свете луны

Осенние струи воды холодны.

И нынче холодною ночью глубокой

О юности сны пришли:

Во сне я рыдала, и красным потоком

Обильные слезы текли".

 

14.

... Уже, внимая напевам и лютне,

Не мог я тоски перенесть;

Рассказ же услышав, еще бесприютней

Себя я почувствовал здесь.

Когда такие забытые люди

За гранью небесного круга

Сойдутся, то разве помехою будет,

Что прежде не знали друг друга?

 

15.

Увы, распростился с прошлого года

Я с нашей веселой столицей;

В Сюньянском поселке лишен я свободы,

И путь мой в болезнях влачится.

Сюньянская эта земля - захолустье:

Здесь песни совсем не слышны.

Весь год я не слышу, объятый грустью,

Ни флейты, ни шелка струны.

Живу близ текущего медленно Пэня;

Земля здесь низка и сыра;

Лишь желтый камыш окружает ступени,

И носится в нем мошкара.

 

16.

Кого же я слышу с утра до ночи

Меж этих болотистых стран? -

Кукушку, что, плача до крови, пророчит,

Да жалобный вопль обезьян...

И в утро с цветами на вешней реке,

И ночью с осенней луной -

Всегда, одинокий, с бокалом в руке

Я лью молчаливо вино.

Порою здесь горные слышу напевы,

Свирели в селе на лугу,

Но звук их фальшив, безобразен...

От гнева я слушать их не могу.

 

17.

И ныне внимал я пропетому Вами

И Вашим печальным словам...

Казалось, что это бессмертные сами

Мой слух просветили. И Вам

Я вновь предлагаю присесть, и опять

Сыграть, что хотите, сейчас,

А я постараюсь в ответ написать

Поэму «Лютня» для Вас.

 

18.

Растрогавшись речью моею, она

Довольно долго стояла...

Присела потом, но теперь струна

Еще торопливей играла.

Напевы печально стали звучать:

Они не такие, как были, -

И мы на скамейке внимаем опять,

И слезы мы снова скрыли.

Меж нас у кого же слезы блестят

Обильнее всех под глазами? -

Цзянчжоуский конюший синий халат

Давно увлажнил слезами.

 

Примечания

 

Чанъань  столица Китая того времени.

 

Сюньян  Река в пров. Цзянчжоу.

 

"Зарничное платье", "Шесть крошек"  названия знаменитых музыкальных пьес.

 

…Звучит "разрываемый шелк"…  в самом начале исторического периода князь Ю, правивший уделом Чжоу с 781 до 770 г. до Р. Х., пленился красавицей Бао Сы. Красавице нравился звук разрываемого шелка, и поэтому князь вынул свой платок и разорвал его, чтобы доставить удовольствие Бао Сы. Поэтому звук разрываемого шелка считается красивым по тембру.