Против "подвигов на границах"

 

Тому старику из уезда Синьфэн

Восемьдесят восемь теперь.

 

Брови его, борода и виски,

Как недавно выпавший снег.

 

Однажды к гостинице, где я жил,

С праправнуком он пришел,

 

Опираясь на мальчика левой рукой -

Перебита у правой кость.

 

И я спросил старика - давно ль

Он руку себе сломал.

 

Потом попросил старика рассказать,

Как несчастье случилось с ним.

 

Старик мне ответил: "Я был рожден

Здесь, в уезде Синьфэн.

 

Мне памятны с детства благие дни,

Когда не бывало войн.

 

"Грушевый сад" до меня доносил

Звуки песен и флейт,

 

И я не видал пи пик, ни знамен,

Не знал ни луков, ни стрел.

 

Но в годы Тиньбао по всей стране

Прошел солдатский набор,

 

И всюду, где трое мужчин в семье,

Был в армию взят один.

 

Ты спросишь, куда собирались гнать

Несчастных этих людей?

 

Пять полных лун, за тысячи ли

Воевать им в Юньнань идти.

 

А мы уже знали, что в тех краях

Несет свои воды Лу.

 

Когда осыпается перца цвет,

Над ней ядовитый туман...

 

Бывало, входили в воду войска,

Кипяток обжигал тела,

 

И еще в реке из десяти солдат

Погибало не меньше двух...

 

И на юг от нас и на север от нас -

Крики, и стон, и плач.

 

Сын покидает отца и мать,

Жену покидает муж.

 

И все говорят - уж не первый раз

Из ходивших войной на "мань",

 

Сколько ни было их - миллион солдат, -

Ни один не вернулся домой.

 

А шел в эту пору мне, старику,

Двадцать четвертый год,

 

И в военной палате в реестре солдат

Значилось имя мое.

 

Ночью глубокой, так, чтоб о том

Не узнал на свете никто,

 

Я камень тяжелый взял, потаясь,

И руку себе сломал.

 

Тетиву натянуть или знамя поднять

Не под силу одной рукой.

 

Только это меня и спасло тогда

От похода войной в Юньнань.

 

Я жилы порвал н кость раздробил, -

Сколько вытерпел тяжких мук!

 

Но эти страданья я выбрал сам,

Чтоб вернуться в мой мирный дом.

 

С тех пор как я руку себе сломал,

Уж лет шестьдесят прошло.

 

Ну что ж, пусть одна умерла рука,

Все тело зато живет!

 

Но даже теперь, когда ветер и дождь,

В сырую холодную ночь

 

Ноет плечо, и до самой зари

Я от боли заснуть не могу.

 

Я от боли заснуть не могу.

Но себя пи за что не кляну:

 

Только рад, что хотя бы один из всех

Я остался на свете жить.

 

Разве было бы лучше мне в те времена

Там, на Лу, где стоит туман,

 

Если б умерло тело и бродила б душа,

И костей бы моих не собрать,

 

Если б духом я стал па юньнаньских полях,

И о доме думал с тоской,

 

И над сотнями тысяч солдатских могил,

Плача, звал, как олень зовет".

 

Эти слова старика

Слушайте, слушайте все!

 

Если не знаете вы,

Как правитель годов Кайюань

 

Не хотел поощрять на границах бои -

Запретил военный разгул,

 

Если не знаете вы,

Как в годы Тяньбао другой,

 

Чтоб чины и высокую милость снискать,

Затевал на границах войну,

 

Не успел отличиться в этой тяжкой войне,

Только вызвал народный гнев, -

 

Так спросите, и все вам расскажет старик

Со сломанной правой рукой!

 

Примечания переводчика

Одно из самых популярных стихотворений Бо Цзюй-и. Оно прозвучало как смелый протест против феодальных войн, приносивших народу неисчислимые бедствия.

Синьфэн – уезд в нынешней провинции Шэньси.

"Грушевый сад" – школа актерского мастерства, со­зданная во время правления императора Сюань-цзуна (713—755)

Годы Тяньбао – 742一755.

Годы Кайюань – 713—741.

Против лихоимцев-чиновников

 

В черной пучине вода глубока,

И цветом она - как тушь.

 

Говорят, в ней живет священный дракон,

Которого не видел никто.

 

Над самой водою воздвигли дом -

Построили храм дракону.

 

Дракон не может быть божеством,

Таким его сделали люди.

 

Война, недород, наводненье, засуха,

Мор или злой недуг -

 

В селах всегда говорят одно,

Что это принес дракон.

 

Крестьяне ему отдают свиней

И льют в его честь вино,

 

А утром и к ночи дракону мольбу

За них возносят жрецы…

 

И вот приходит, приходит бог –

Ветер порывами бьет.

 

Бумажные деньги летят, летят,

Колышется шелк зонтов.

 

Когда уходит, уходит бог,

Тогда утихает и ветер.

 

Гаснет, гаснет курений огонь,

Стынут блюда и чаши.

 

Мясо горой

Лежит на прибрежных камнях.

 

Капли вина

Блестят на траве перед храмом.

 

Не знаю - на долю бога-дракона

Придется ли что отсюда,

 

Но мыши лесные и горные лисы

Пьяны всегда и сыты.

 

За что это счастье лисам

И чем провинились свиньи:

 

Сколько уж лет, как режут свиней,

Чтоб ими кормились лисы!

 

О том, что лисы за бога-дракона

Пожирают его свиней,

 

Покрытый воды девятью слоями,

Знает дракон иль нет?

 

Примечания

Стихотворение интересно отрицательным отношением Бо Цзюй-и к суеверию, а также описанием обряда поклонения дракону. Подзаголовок "Против лихоимцев-чиновников" за­ставляет думать, что все стихотворение является алле­горией, где под видом дракона изображен император, а лисы, пожирающие подношения богу-дракону, это и есть жадные чиновники, притеснявшие народ. В связи с этим приобретает особый смысл и замечание поэта о том, что "дракон не может быть божеством".

Бумажные деньги – нарезанная в виде денег бу­мага, сжигавшаяся при принесении жертвы.

Страдания крестьянина

 

Крестьянин - старик из Дулина,

Живет за столицей в деревне.

 

Он нынче засеял тощее поле

Площадью больше циня.

 

В третий месяц дождь не пролился,

Поднялся засушливый ветер.

 

Всходы пшеницы не покрылись цветами,

Много их, пожелтев, погибло.

 

В девятый месяц пал белый иней,

Поторопился осенний холод.

 

Колосья зерном нс успели налиться, -

Все они, не созрев, засохли.

 

Старший сборщик все это знает,

Но не просит снизить поборы.

 

За податью рыщет, налоги тянет,

Чтоб видали его старанье.

 

Заложены туты, продано поле,

Внесена тяжелая подать.

 

Ну, а дальше - одежду и пищу

Где найдет разоренный крестьянин?

 

"С наших тел

Сдирают последний лоскут!

 

Из наших ртов

Вырывают последний кусок!

 

Терзают людей, отбирают добро

Шакалы и злые волки!

 

Почему эти крючья-когти, почему эти пилы-зубы

Пожирают людское мясо?"

 

И все же какойто человек нашелся,

Доложил обо всем государю.

 

В душе государя состраданье и жалость -

Он узнал о муках парода.

 

На листе казенной белой бумаги

Начертал он ответ свой добрый:

 

"В столичной округе вносить не надо

Никому в этот год налоги".

 

И уже вчера деревенский чиновник

От ворот подходил к воротам

 

И, держа в руках приказ государя,

Объявлял деревенским людям.

 

Но на каждые десять дворов в деревне

С девяти уже все взыскали.

 

Ни к чему теперь для них оказалась

Господина нашего милость!

Против дворцовых "закупок"

 

Старый торговец углем

 

Рубит дрова, обжигает уголь

В предместье, у Южных гор.

 

Пыль и зола в его кожу въелись,

Дым закоптил лицо.

 

От нитей седых виски его серы,

От сажи пальцы черны.

 

Деньги за проданный .людям уголь

Что старику дадут?

 

Простое платье на голое тело,

Пищу в голодный рот.

 

Жалко его - на плечи накинут

Рваный летний халат.

 

Он огорчен - дешевеет уголь.

Скорей бы пришла зима!

 

Вот, наконец, за городом ночью

Выпал глубокий снег.

 

Утром запряг он быка в телегу,

Повел по скользкому льду.

 

Угольщик голоден, бык измучен,

А солнце уходит ввысь.

 

К югу от рынка, перед заставой,

Встали они в грязи.

 

Кто эти двое всадников гордых,

Что вскачь принеслись сюда?

 

В желтой одежде евнух дворцовый,

В белой - мальчик-слуга.

 

Держит чиновник в руке бумагу,

У него на устах приказ.

 

Воз повернули, быка погнали,

На север к дворцу ведут.

 

Весом больше тысячи цзиней

Угля тяжелый воз

 

В зимнее утро чиновник отнял -

Ему бедняка не жаль.

 

Красной тряпки один обрывок,

Яркого шелка кусок

 

К ярму быка привязал чиновник -

И тем заплатил за все!