Ближайший друг великого Ван Вэя, написавший в дружеском соревновании с ним цикл стихов, посвященных Ванчуани, поместью Ван Вэя, с одинаковыми названиями, но разные по тексту.

 "Стихи  Ван  Вэя  и его друга Пэй Ди могут показаться в
первом  приближении  как  бы  написанными ни о чем, незавершенными отрывками
некоего целого, утаенного от читателя. Однако это не так.
     Ван Вэй и другие поэты его круга, в том числе Пэй Ди, были сторонниками
учения  Чань.  Не  вдаваясь  в подробности изложения этого в высокой степени
своеобразного   ответвления   буддизма,  что  выходит  не  только  за  рамки
настоящего послесловия, но и далеко превышает возможности его автора, все же
необходимо  хотя  бы  кратко осветить эстетику Чань, без чего творчество Ван
Вэя и Пэй Ди не может быть в удовлетворительной степени оценено.
     Чань   отводит   главную   роль   внезапному,   мгновенному   озарению,
просветлению - перед умозрением, созерцанию и медитации - перед рациональным
изучением.  Чань  полагает,  что  мысль  невыразима  словом,  а  вся  истина
заключена в моменте истины. Тютчевское: "Молчи, скрывайся и таи..." и "Мысль
изреченная  есть  ложь"  -  как  нельзя  лучше  и концентрированней излагают
чаньское  понимание  преимущества  молчания  перед  словом; пустой, ничем не
зарисованной,  незакрашенной  поверхности  бумаги  или  шелка перед штрихом,
пятном и мазком; одноцветной черной туши перед многокрасочной пестротой.

     "Средь  путей  живописца  тушь  простая  выше всего. Он раскроет природу
природы, он закончит деянье Творца."

     Так  начинается  трактат  Ван  Вэя  "Тайны живописи". Молчание окружает
каждый иероглиф, молчанием окружено и все стихотворение.
     Чаньский  поэт  призывает  читателя  к сотворчеству. Над стихотворением
надо  остановиться,  заглянуть  в глубину собственной души и услышать отзвук
на  скупые  слова-знаки:  "вода",  "тростник",  "горы",  "птицы",  "одинокая
переправа",  "глухой  городок"...  Перед  читателем  стоит  отнюдь не легкая
задача: стать самому поэтом и художником одновременно, превратить внутренним
зрением-прозрением  слова  в  живую,  становящуюся  реальность.  Вода должна
заструиться, тростник закачаться, а над крышами городка - заклубиться дым.
     "...Он  раскроет  природу природы, он закончит деянье Творца". Читатель
повинен  довершить  и довоплотить замысел поэта. Только в таком сотворчестве
возникает  неисчерпаемое,  как  электрон,  многомерное, а может и безмерное,
истинное содержание крохотного стихотворения.

                     Старая сосна проповедует мудрость,
                     и дикая птица выкрикивает истину.

Таков Чань.

     Но стихи слагаются из слов, а не из молчания, и потому значение слова в
таком немногословии во много раз повышается. Слово должно стать драгоценным,
как  драгоценен  материал  каждого  мазка  Рембрандта,  Констебля,  Врубеля.
Напряженная  духовность  художника  придает  одухотворенность краске, маслу,
лаку,   одушевляет  косное  вещество,  делает  драгоценным.  Нечто  подобное
происходит со словом в стихах чаньского поэта. Слова, их начертание, смысл и
звук,  долженствующие  вызвать  голос  молчания, дабы отступить в тень перед
могуществом  этого  голоса,  подлежат  особому отбору и, прибавлю, - особому
прочтению и восприятию. Ведь голос молчания - это внутренний голос читателя.
Выразить  все  это в русских переложениях - немыслимо. Понимаю, конечно, что
мои  стихи лишь слабый, затуманенный образ оригинала. Но "feci quod potui" -
сделал, что мог.
     Заканчивая  послесловие,  склоняю  голову перед памятью академика В. М.
Алексеева  и  сердечно  благодарю  Л.  3.  Эйдлина  и  В. Т. Сухорукова, без
участия и помощи которых моя работа не была бы ни начата, ни завершена."

                                                           Аркадий Штейнберг
                                                                   7.04.1978