Таким образом, нежному чувству к женщине в китайской поэзии отведено место крайне малое. Зато культ дружбы в танских стихах не может не казаться европейцу преувеличенным. При расставанье с другом меркнут краски природы, острее ощущаются ее бездушие и безразличие к человеческому горю; все ее обычные явления кажутся зловещими - и, наконец, слезы, слезы при прощании. Все это не может не казаться странным.

Однако при той дифференциации китайского общества, где ученые-схоластики составляли как бы касту, в которой опять-таки были выделены особо сухие карьеристы, с одной стороны, и люди призвания и тонких ощущений - с другой, дружба интеллектов завязывалась нелегко, но, раз завязавшись, нелегко и прекращалась. Притом же вкус к напряженной работе мысли и фантазии у образованного китайца необыкновенно развит, и понятно поэтому увлечение его собеседником, столь же тонко реагирующим на общие ощущения, как и сам поэт. Культу дружбы посвящено огромное количество танских стихотворений.

Уходишь в горы, друг. Тебя там не найти. У тебя там целый ряд стихов. Я же - в суете.

Друг идет спасаться в даосское уединение. Император и мы все его провожаем ... Когда же снова прилетишь ты в образе журавля во дворец?

Отшельник-друг в горах, где в высоком лесу даже летом холодно. Мало владельцев вокруг - всё больше рыбаки. Тоскует кукушка. Летит цапля. Среди разрушений войны кто "высоко лежит"? Вот этот самый бессмертный, изгнанный на землю мой отшельник-друг.

 

---

Друг и гость - родная душа, человек одной и той же внутренней культуры, одних и тех же эстетических эмоций. Это тот, кто понимает звуки моей сердечной музыки, как в свое время понимал звуки лютни своего друга Чжун Цзы-ци *.

Я положу ему в вино наилучших, природою подсказанных благовоний. Я подожду моего чудесного и строгого аскета-монаха и трепетно подмету для него дорожку в дом. Порхает душа будущего небожителя, даосского отшельника, и когда я устраиваю ему проводы, мне кажется, что даже нашей трапезе сообщается летучесть и порхание бессмертных существ.

Мой друг - что дорогая яшма древнего царя, которой полагалось в случае неудачи обменять ее на царство, быть возвращенной на родину. И вот, с грустью я провожаю его: таков его рок, таково его достоинство. Знай же, друг, что и я остаюсь здесь с чистым дружеским чувством, которое во мне сквозит, как в яшмовой амфоре прозрачная льдинка.

Никто не знает друг друга лучше, чем мы с тобой, и на прощанье нам не разомкнуть рук и длинных рукавов. Как холодно становится, когда прощаешься с другом! Стынет осенняя река и теперь, как стыла в древности, когда друзья провожали героя на убийство тирана. Даже весенний ветер, оживляющий всю природу, на меня вместо радости наводит тоску. Тем более тоскливо, когда кончается весна и опадают цветы: ведь они ложатся на землю так же безмолвно и безответно, как безответна и бессильна моя печаль.

Флейта играет тоскующие мелодии. Вдруг я услышу ее впоследствии: куда деваться тогда от злой тоски?

Старый обычай отламывать ивовую ветвь на прощанье привел к тому, что больно видеть эти изуродованные деревья: еще больнее знать, что под ними много пролито слез разлуки, в том числе и моих.

Уходит друг, и наша сплоченная "стая" распадается. Можно лишь чувствовать по себе, как ему жутко и холодно. Но никто не видит, как холодно и тягостно мне в эту первую ночь разлуки.

Бегу куда-нибудь наверх, чтобы увидеть еще раз дорогую движущуюся точку. Да остановись же ты хоть раз: ведь даже птицы отдыхают!

Чувство моей любви к другу, как вал прилива, готово перекатить за все пределы, чтобы нагнать друга, захватить его.

Без друга - одна тоска. Пришла весна, сияет луна; но не с кем любоваться красотой природы. Когда наступит осень, то среди моих пустынных гор я только и думаю, что о нелюдимом, как и я, поэте, с которым недавно лишь расстался.

Друг мертв... Как ни цвети природа, как ни умирай - напрасно: уже любоваться тобою он вместе со мною не будет!

 

Примечания

*В китайской классически-старинной лирике, только и признаваемой ученою традицией литературы, тем любви плотской, тем более с деталями, допускаемыми и даже культивируемыми в Европе, нет. Темы дружбы равновеликих по высоте духа и культурной тонкости людей замещают их, чем и объясняется обилие и разнообразие последних. Темы эти, разумеется, вне всяких подозрений.