В детстве они гладили мои волосы,

легонько по ним скользя. Когда я вырос,

гладили мой голод и невзгоды,

снова и снова я ощущал их дрожь.

В зрелом возрасте они гладили мое счастье и неудачи.

Я чувствовал, что они уже переполнены

превратностями судьбы.

Эти родные, мозолистые руки!

На ветру, посреди Вселенной,

эти руки больше к ни к чему не смогут прикоснуться.

Они тоскуют по плугу, который вели когда-то, по веревке,

за которую тянули.

Тоскуют по орудиям труда на поле на мысе.

Тоскуют по журчанью воды, лунному свету,

стогам сена и колосьям злаков.

Тоскуют по дому, палочкам для еды, чашкам, кровати,

окну из папье-маше.

Однако все это не относится к ним.

Эти огрубевшие руки уже стали пеплом.

Они запечатлели в моем сердце лишь одно:

боль всей жизни.